Революция полов, или Тайная миссия Клары Цеткин

работницам-одиночкам с детьми, а проституткам, якобы тем самым отвлекая их от продажного ремесла. Бывало и так, что малообеспеченным женщинам приходилось выдавать себя за проституток, чтобы воспользоваться социальными льготами, получить место хотя бы в ночлежке и направление на работу. Однако таких женщин… с позором увольняли и исключали из профсоюза за недостоверные сведения о себе.

В 20-е годы контингент потребителей интимных услуг существенно увеличился; в городах, как грибы после дождя, появлялись все новые притоны и тайные дома свиданий. В 1924-м за притоносодержательство ленинградским губернским судом была осуждена некая гражданка Т., чей салон посещали многие новоиспеченные коммерсанты, представители советской интеллигенции и партийные кадры. Известен случай, когда частый гость означенного салона партийный журналист Ольдор (наст. Иосиф Львович Оршер, также подписывался как Осип Оршер, Иван Закатов, Иорик, Картер, Старый журналист, Боккачио и др.), уличенный в связи с проститутками, отправился искать защиты у партийного начальства. Любопытно, что участники II Пленума ЦКК, проходившего осенью 1924 года и посвященного проблемам партийной этики, дискутировали на тему: может ли коммунист пользоваться услугами продажных женщин и как это сочетается с его идейными воззрениями; ход пленума освещала советская пресса.

Исходя из сведений, напечатанных в журнале «Молодая гвардия», № 4–5 за 1923 год, в 1920-м к услугам проституток прибегали около 43 % рабочих и 41,5 % представителей других слоев городского населения; в 1923-м — 61 % мужчин, трудившихся на фабриках и заводах, и 50 %, занятых в иных сферах (ст. С. Голосовкера «Итоги половой анкеты»).

Продажной любовью охотно пользовалась рабочая молодежь, наивно полагавшая, что переболеть венерическими болезнями — дело плевое и лишь доказательство «молодечества». «Еще одним свидетельством прочных контактов «пролетарской массы» с институтом продажной любви является степень распространения венерических заболеваний в среде фабрично-заводских тружеников. Анкетирование 5600 больных сифилисом мужчин, проведенное в Ленинграде в апреле 1927 г., показало, что половина из них — представители рабочих, 19 %— безработные, 11 %— служащие, около 3 % — крестьяне и 18 % принадлежат к остальным социальным слоям. Начали половую жизнь с проститутками 31 % опрошенных, а имели сношения с ними в дальнейшем подавляющее большинство анкетированных — 74 %. Своеобразным показателем дальнейшей «демократизации» потребителей проституции могут служить и данные о местах заражения сифилисом и гонореей. В 20-е годы заражались этими болезнями прежде всего те, кто имел половое сношение с продажной женщиной прямо на улице, на скамейке в парке, а иногда, как свидетельствуют материалы ленинградской милиции, на куче песка около Греческой церкви. Конечно, советские чиновники и нэпманы в этих местах не появлялись. Потребители же дешевой любви, не располагавшие большими средствами, не брезговали такой обстановкой. По данным обследования 1929 г., здесь происходило более половины контактов с проститутками» (из вышеназванной книги Н. Левиной и М. Шкаровского). По данным опроса пациентов, проведенного в 1925 году сотрудниками 2-го Венерологического диспансера города Москвы, почти 90 % имели источником своей болезни проституцию; 45 % мужчин и 81 % женщин о природе и профилактике венерических заболеваний вообще ничего не знали!

Граждане, облапошенные новой социалистической моралью, потребители продажной любви напрочь забыли о здоровье и безопасном половом сношении, — аспектах, в царские времена исправно охраняемых Врачебно-полицейским комитетом. Широкая пролетарская общественность и партийные кадры массово заражались венерическими болезнями.

Ситуация явно выходила из-под контроля. Однако Советы продолжали «успешно» воевать со своими пороками, объявляя их «пережитком» недавнего прошлого. В 1926 г. в Граце (Австрия) проходил Всемирный конгресс по борьбе с проституцией, на котором в качестве представителя РСФСР находился очередной новый красный русский, революционер со стажем Вольф Моисеевич Броннер. В те годы он занимал пост заведующего венерологической секцией Наркомата здравоохранения и уже стал советским профессором. По большевистской традиции обвиняя «проклятых буржуев», Вольф Моисеевич заявил: «…в условиях капиталистического хозяйства проституция будет неуклонно возрастать, в Советском Союзе в условиях социалистического хозяйства она будет резко снижаться вместе с укреплением социалистического хозяйства, ибо у вас причина проституции — правовое и экономическое закрепощение женщины, у нас единственная причина проституции — безработица, которую мы изживем в ближайшие годы».

Но вот незадача… большевистское словоблудие не получило подтверждения; в 1931 г. на совещании женщин-членов ЦИК СССР и ВЦИК одна из участниц произносит пламенную речь: «На сегодня безработицы нет, а еще имеются кадры проституток. Здесь одна из товарищей говорила, что надо создавать профилактории и т. п. Занимались этой филантропией, хватит. Надо не филантропией заниматься, а издавать такой закон, который преследовал бы проституцию как уголовное преступление. Это будет не филантропия, а в корне подорвет проституцию…»

Итак, не «изживание» безработицы решило вопрос, а совершенно иные факторы. Прежде всего, была ограничена свобода действий покупателей доступных ласк. Это проявилось хотя бы в том, что нахождение в номерах с девицей легкого поведения, выявленное в ходе облав НКВД, могло стать поводом к исключению из комсомола или из рядов партии, — что грозило явным понижением общественного статуса и лишением разного рода привилегий. К примеру, лишение комсомольского билета могло повлечь за собой увольнение с работы, отказ в приеме на рабфак и др. Иногда за развлечения с продажными девочками наказывали высылкой. К слову, иногда высылке из пределов города и губернии, или заключению в концлагерь подвергались не только пользователи сексуслуг и проститутки, но и бездокументные женщины, задержанные во время обхода ночлежных домов, общежитий или схваченные по наводке «сер-довольных» соседей. С осени 1929 года миссия по вылавливанию лиц, пользовавшихся услугами проституток, была также возложена на комсомольских активистов и «широкую пролетарскую общественность».

К 30-м годам XX века проституция, которая официально не являлась ни преступлением, ни правонарушением, стала рассматриваться властями уже как политическое преступление; о том, что это разросшийся в немыслимых масштабах на красной ниве «пережиток капитализма», забыли, но нашли новых виновников. Советские журналисты и партийцы решили, что настал черед «вскрывать лицемеров, которые под прикрытием громких революционных фраз совершают контрреволюционные поступки, прибегая к услугам проституции». Участившиеся в стране политические процессы дали формальный повод обвинить подсудимых, кроме прочего и в распространении проституции. «Быт — это политика. Известны случаи, когда троцкистско-бухаринские шпионы и диверсанты умышленно насаждали пьянки и бытовое разложение», — писала в 1938 году «Комсомольская правда». Факт умышленного насаждения подобного рода негатива имел место, однако организованно этот процесс начал насаждаться еще с середины XIX века, и причастными к нему оказались почти все, вышедшие из рядов прогрессистов, революционеров и большевиков-социалистов.

Репрессивные мероприятия в борьбе с проституцией стали основной формой работы правоохранительных органов, которые систематически отчитывались партийным комитетам об успехах в этой борьбе. В конце 30-х годов работа с социальными аномалиями полностью перешла в ведение НКВД, и все учреждения для реабилитации и перевоспитания дамочек легкого поведения и оступившихся (трудпрофилактории, специальные лагеря, колонии и др.) стали частью системы НКВД, и больше не отличались от других лагерей ГУЛАГа,

В стране победившего социализма, где «нет социальных причин для проституции», в ГУЛАГ попадали и проститутки, и те, кто писал об этом негативном явлении. В конце 30-х гг. восемь лет лагерей получил ученый секретарь Воронежского университета Василий Лаврентьевич Гаркавцев, автор работы о скрытой проституции в СССР, которую написал по просьбе Студенческого научного общества. На протяжении нескольких десятилетий с 30-х по 90-е годы XX в. эта тема была запретной, в том числе и для науки.

Время Маньки-Облигации — Марии Колывановой (прекрасно сыгранной актрисой Ларисой Удовиченко в фильме С. Говорухина «Место встречи изменить нельзя»), разбитной шалавы и проститутки постреволюционного периода — закончилось. Однако, как показало дальнейшее развитие событий, все