Я на смену, девочка.
История младшего сержанта Клавы могла бы показаться неправдоподобно трагичной и бесчеловечной, если бы не то обстоятельство, что она родилась в СССР. А в этой стране всегда все делалось
Клава, простая девчушка из уральского села, в годы Второй мировой попала на фронт — среди многих других девушек и женщин, направленных комсомолом и партией коммунистов туда, где девушек и женщин быть НЕ должно ни при каких обстоятельствах! Так юная Клавдия стала механиком в одной из воинских частей. А после, в 1943-м так случилось, что перешла она дорогу своей горделивой напарнице и командиру старшему лейтенанту Ларисе, и в момент, когда та со всей яростью молодого пламенного сердца била фашистов, Клавдия в блиндаже занималась любовью с чужой пассией. Парень был хорош собой, и неудивительно, что девушка отдалась приглянувшемуся ей капитану, грудь которого украшали Звезда Героя Советского Союза.
Любовники в пылу страсти забыли обо всем на свете: о времени и месте своего теперешнего пребывания, о краткости счастья на войне, о зыбкости связи и чувств… Вернувшаяся Лариса, доложив о выполнении задания и получив «добро» на отдых, направилась на поиски своего механика. Кто-то услужливо подсказал, где искать, и в блиндаже она увидела обнаженную парочку. Ярости обиженной женщины не было предела.
Произошла шумная разборка, а в результате Клава, механик одного из экипажей эскадрильи, пропала. Ее искали в течение всего дня в пределах аэродрома, но не нашли и командир полка, вызвав замполита и особиста части, объявила о дезертирстве. Предложив, естественно, замполиту обратиться в прокуратуру о возбуждении уголовного дела по этому факту. Возможно, в любом случае эту девушку ожидала смерть. Воинствующие амазонки при случае всегда могли отомстить. Война — это территория ненависти, подлости и страха, где убийство — своего ли, чужого, — грехом не считается…
Страшная участь ждала и бравого Героя Советского Союза, вернувшегося в свою часть. Как на беду, едва ли не накануне кто-то написал донос в СМЕРШ, что капитан самовольно и не единожды покидал расположение своей части и отправлялся «по бабам». Покинуть часть самовольно в военное время означало подписание самому себе смертного приговора.
Против капитана возбудили уголовное дело и арестовали. В течение наступивших суток наскоро собранный трибунал вынес приговор: высшая мера наказания за оставление части в боевой обстановке, с лишением всех боевых наград и высокого звания советского офицера. Приговор должен был приведен в исполнение немедленно. Но внезапно произошло чудо: на аэродром приземлился транспортный самолет, из которого вышел рослый мужчина в реглане, на ходу надевавший на голову генеральскую фуражку. Это был командующий Воздушной армией. Встретивший его командир полка доложил о случившемся ЧП. И генерал-полковник авиации приказал тут же доставить к нему приговоренного. И когда того привели, командующий подошел к бывшему офицеру, известному на весь фронт асу, и спросил: «Саша, что случилось?»
— Гражданин командующий, я виноват и должен понести наказание.
Командующий потребовал приговор, затем, ничего никому не говоря, взял Сашу под руку и приказал командиру полка, а также трибуналу оставаться на месте. Они вошли в салон, двигатели «Ли-2» взревели, и самолет пошел на взлет…
Бывший офицер все же был наказан, но наказан иначе.
Ему сохранили жизнь, дав 20 лет тюрьмы и 5 лет поражения в правах. Разумеется, лишение наград и воинского звания осталось в силе. Удивительно, но факт: ни в 1953-м, ни позже, в 1956–1957 годах, после XX съезда КПСС, Саша по каким-то причинам не попал в списки освобожденных. Свобода к нему пришла лишь в 1962 году, когда он отбыл в лагерях 19 лет…
А что же Клава? Куда она пропала и как сложилась судьба беглянки? Младший сержант Клава, покинув воинскую часть, понимала, что ее ждет в случае обнаружения патрулем комендатуры или если встретят ее сослуживцы. Возвращаться домой, в далекое уральское село, было небезопасно, да и средств на поездку не было. Правда, за своих родных она не переживала: им больше ничего не угрожало, тем более за ее проступок — родители умерли молодыми в голодном 1933-м на Украине, а ее, изможденную малую девчушку, в уральскую деревню забрала бабушка отца. Она надеялась на то, что бабушку вряд ли кто-то тронет, хотя и сообщат местным НКВД,
Клава понимала, что нужно быть настороже. Недолго мучилась, куда идти; выбор невелик: если идти в противоположную сторону от линии фронта, то рано или поздно она попадет в НКВД, ну а если идти к линии фронта — можно угодить в лапы к проклятым немцам. Она бродила бесцельно, пока не проголодалась. И вдруг, откуда ни возьмись, перед ней появился обшарпанный петух; Клава стала гоняться за птицей с выщипанными перьями и перебитым крылом. Видать, бедолага недавно спасся от зубов лисицы. Петух оказался проворным, и так как он уже вырывался из лап смерти, удрал он и от Клавы. Девушка расплакалась от досады и голода, а потом рассудила, что тому тоже как-никак хочется жить. И, пошатываясь, побрела дальше, но не от линии фронта и не в сторону фронта, а вдоль, оттягивая свой, казалось бы, близкий конец. Ориентируясь по периодически возникавшей канонаде, стрельбе и взрывам снарядов.
Так она набрела на сожженное село и подумала, что сейчас наверняка найдет съестное. Вскоре обнаружились в развалинах соленья и даже банка тушенки. Она поела вдоволь и уснула. Проснулась от рези в животе. Справив нужду, Клава услышала стон и притихла, испугавшись. Стон повторился. Она тихонечко пробралась к кустам, откуда шли звуки, и ужаснулась: на спине на расстоянии ее вытянутой руки лежал фриц. Раненый держал себя за грудь, на его кителе бурыми пятнами виднелась запекшаяся кровь. Девушка обратила внимание на Железный крест, затем опустила взгляд на раскрытую кобуру, из которой торчала рукоятка парабеллума. Раненый немецкий офицер чуть приподнялся, левой рукой поманил ее, шепча: «Мэдхен, ком, ком…» Клава сжалась от страха, тогда немец, с трудом подбирая слова, по-русски сказал: «Не бойся. Я стреляйт не буду». И левой рукой показал на лежавший недалеко солдатский ранец в виде ребристого цилиндра. «Там… бинт… и-од… возьми, нэ бойся, я учил русиш язык в университет… Мюнхен. Я баварец». Он тяжело дышал, видимо, слова не только русские, но и немецкие давались ему с трудом. Клава открыла ранец, достала оттуда медицинскую аптечку и, враз забыв о врагах и друзьях, потеряв разумение: кто же в самом деле
А когда очнулся, сказал, показывая в сторону: «Там ли-ген зольдатен… там есть вода, вассер, порошок…» Она, поняв просьбу, отправилась на поиски и вскоре принесла какие-то брикеты со спрессованными кубиками. Он жестом показал ей, что нужно сделать. Она нашла железную коробку от консервов, налила воду и бросила туда кубики. Вода зашипела, и она испугалась. А немец засмеялся и показал: дай сюда, — но не мог держать импровизированную кружку. Она приставила к его губам шипучку, и он жадно выпил. И предложил, чтобы она тоже пила еще чуть шипящую воду: «Дийзэ газ-вассер, газ- вода…» Откуда ей было знать, что и в этом проявлялась забота командования о своих солдатах;
