I. 'И сказали Апостолы Господу: умножь в нас веру' Лк.17:5
Каждый из нас имеет свою глубину и напряженность веры. При этом та и другая всякое мгновение в нас изменяются. И чем мы слабее, тем более этих перемен, и тем они непредвиденней. Мы все это хорошо знаем, если внимательно наблюдаем себя. Сейчас мы сильны духом, чувствуем его подъем, и вера так осязательно близка нам, ее тайны так прозрачны и очевидны для нашего духовного взора Мгновение, — и волна веры отхлынула; самосознание померкло, потускнело; его цельный блеск покрылся точно рябью сомнений; уровень его сил упал, все в нас перепуталось и сжалось. Что сейчас было так ясно, казалось так возможным и очевидным, переживалось как близкое и родное, то стало чуждым, далеким, сомнительным, даже невозможным. Таинственная стихия отступила, и всплеск волн ее затих. Душа чувствует себя обнаженной и оставленной; тревога пустоты охватывает и сушит ее. Она призывает назад родную благодатную влагу, которая так любовно покрывала ее, и в безграничном просторе которой ей было так легко и свободно. Но она бессильна задержать ее закономерно идущий отлив.
Волны нашей веры — лишь прибой и отбой к нашему духу беспредельного моря божественной жизни. И он — в руках Бога; его движения и сила повинуются Господню мановению. Он учащает его темп, увеличивает его высоту и соразмеряет его силу. Он знает, сколько благодати веры для нас нужно. От Него зависит умножение ее, и не нам что-либо изменить в определении Его. Оно рассчитано на ту глубину нашего духа, которая недосягаема для нашего мелкого сознания; оно направлено к тем вечным целям, которые постоянно ускользают от нашей слабой и колеблющейся свободы. Мы должны покориться мудрости Божией и детски вверить себя Его любви к нам. Прекрасно поется в псалме: Господи! не надмевалось сердце мое, и не возносились очи мои, и я не входил в великое и для меня недосязаемое. Не смирял ли я и не успокаивал ли души моей, как дитяти, отнятого от груди матери? душа моя была во мне, как дитя, отнятое от груди (Пс.130). Будем покойны на лоне Бога; не будем бунтовать против Него, когда дыхание Его благодати как будто отходит от нас, и вера не проникает и не расширяет нашего сердца своим горячим потоком. Не будем придавать цены нашим детским соображениям, отчего и зачем такие перемены со стороны Бога в отношении к нам; не будем забегать мыслью о себе вперед уделенной Им нам веры.
Однако все сказанное не означает того, что наша свобода и мысль совершенно бессильны в приумножении веры в нашей душе. Мы должны пользоваться мгновениями благодатного прилива веры, как пользуется благоразумный хозяин нахлынувшим разливом горной реки для своих садов и полей. Сколько энергии и умения он употребляет на это! С прибоем реки он поспешно углубляет канавки и отводит по ним воду, куда нужно. С ее убылью он старательно засыпает их входы, чтобы сохранить воду у корней до следующего благодатного ее подъема. Подобно сему и мы не должны легкомысленно и лениво пропускать находящие на нас приливы веры, а должны пользоваться ими и заботливо питать и освежать их благодатными струями те чувства, мысли и стремления, которые насаждены в нас Христом и которые покоятся в нашей душе, и всячески хранить эту вла: у веры от иссушающих сомнений в периоды упадка духа. Тогда мало-помалу незаметные, как горчичное зерно, семена Христовой жизни, при неусыпном внимании и заботливом уходе, дадут хороший всход, зацветут и принесут плод. Со временем же, став сплошным лесом крепких и ветвистых деревьев, они сами уже будут привлекать с неба благодатный дождь веры и низводить его к самым сокровенным и глубоким корням пашей души…
II.
Благодатное возрождение от Св. Духа есть необходимое условие для вступления в Царствие Божие и в основанную Господом на земле Церковь, для исполнения заповедей Христовых и для познания тайн Его учения. Если мы решимся идти по стопам Христа, отвергнув силу возрождения Св. Духом, то скоро увидим всю тщету наших стремлений. Если мы будем стараться исполнять Его заповеди, полагаясь только на свои силы, на своего природного, невозрожденного человека, то на первых же порах бремя кажется для нас непосильным, и мы с отчаянием падем, подавленные его тяжестью. Закон Христов для естественного человека непосилен; он гораздо тяжелее закона Моисеева, ибо утончает и усиливает его требования; осуществить его в жизни нашими слабыми и склонными ко греху силами безусловно невозможно. Закон Христов рассчитан исключительно на человека облагодатствованного; единственно только при помощи силы Св. Духа, чрез обновление нашего ветхого естества новой стихией благодатной жизни, он становиться удобоисполнимым, и его заповеди являются только формой обнаружения и развития этой небесной стихии, а тайны Его учения тайнами нами же переживаемой нашей внутренней духовной жизни.
В настоящее время христианские общества по-видимому преклоняются пред нравственными требованиями Христова учения. И, однако, что свидетельствует нам действительная жизнь? Не чувствуют ли себя все более и более бессильными исполнить эти требования в их внутренней высоте и чистоте, в их настоящем, подлинно христианском и, потому, единственно истинном и спасительном значении? Не становятся ли люди все более и более рабами внешних условий жизни, непрерывно усложняющихся ее форм, а с тем вместе и соединенной с ними жестокой борьбы за существование, за влияние, за власть, борьбы страстей и самолюбий, борьбы всего мелочного и узко-злобного? Несомненно, это раздвоение нравственных идеалов и хода действительной жизни представляет из себя нечто поистине трагическое, полное великих мук и всяких печальных злоключений. И причина всего этого заключается в том, что благодатная сила возрождения Св. Духом перестала служить для сознания и свободы современного человека источником его будничной, частной и общественной жизни и деятельности; все думают быть христианами при помощи только своих естественных сил и соображений. Понятно, из этого никогда и ничего не может выйти надежно доброго, и пред нашими глазами неизбежные последствия такого ложного пути: все распространяющееся недовольство жизнью и все усиливающиеся ее страдания… И как больно смотреть на эти страдания людей, горько и тяжело сознавать, что ничто извне не может помочь им! Все, что ни сделаешь, только одна капля воды, попавшая в море огня. Страдания проникают в самую глубь жизни, в ее ежедневные мелочи; как тяжелый горький осадок, они съедают самое дно человеческого сердца. Человек ходит, говорит, смеется, заботится о себе и других, — а посмотрите, что он внутри: весь изъеден скорбью жизни, как едкой ржавчиной, весь надломлен и опустошен ее бесцельностью и ненужностью, как невидимой молью и тлей. Всё кругом нас и мы сами только повапленные гробы…
И так было, есть и будет всегда, везде и всюду. Жалко видеть, как люди, точно маленькие, неразумные дети, стараются залечить зло своей жизни самоизмышленными лекарствами и мерами. Неужели до сих пор всем нам не ясно, что зло мира заключается в самом корне нашей жизни, что оно не излечимо никакими частными, земными человеческими усилиями, что вся культура, вся цивилизация — только цвет того же корня и цвет ядовитый, хотя и обольстительно красивый, хотя постоянно и утончающийся в своем аромате? Римляне были умнее и вдумчивее нас: пред пришествием Христа они ясно сознали, что со злом жизни ничего нельзя поделать теми средствами, какими располагает человек. Зло так радикально, что может быть излечено только радикальным же средством, т. е. должен быть обновлен самый корень жизни, должна быть создана новая жизненная стихия, положено новое семя ее развития. Если этого нет, потому что это не в силах человека, если этого не может быть, потому что нельзя представить себе, как это возможно, — то нет и не может быть избавления от зла жизни; человек и мир должны погибнуть, должны сгореть в огне страданий; все должно исчезнуть в пучине ничтожества, беспредельно нелепого и чудовищно жестокого… И римляне сознательно погружали себя в это ничтожество, насильственно прерывая
