не только с Церковью, но даже и с Божественной Личностью Христа, невольно и иногда страстно желают стать под знамя того или другого провозглашенного Им нравственного принципа? Государство, каково бы оно ни было, становится под сень Его начал: защиты слабого, охраны святыни личности и пр. Общественные реформы и социальные движения, как бы бурны они ни были, провозглашают своим девизом Его слова — свобода, равенство, братство. Открытия и усовершенствования, к чему бы они ни служили, выставляются, как триумфы той нравственной силы, которая дана Им в Евангелии. Нет такого крупного движения, руководители которого не заявляли бы, что они идут по пути к Иисусу, т. е. к осуществлению тех нравственных заветов, которые возвестил великий Галилейский Учитель.
Что все это значит? Что объединяет все эти разнообразные движения в сторону христианства? Что побуждает их развертывать над собой знамя Евангелия? Мне кажется, что я не ошибусь, если скажу, полная уверенность, что Христос, как бы его ни понимали, даст нам земное благоденствие, что Евангелие, как бы его ни толковали, есть знамя нашего земного прогресса. Испытав крушение многих личных и общественных надежд на пути от Христа, в разгаре бунта против Ею преемников, желают попытаться теперь наши их осуществление на обратном пути ко Христу. Все убеждены, что широкие и возвышенные принципы Христова учения, обновившие древний мир, и ныне представляют из себя самый надежный фундамент для дальнейшего построения величественного здания человеческой культуры на земле. Что может быть шире и глубже начал любви, истины, свободы, человеческого достоинства, положенных Христом в основу нашей жизни? Не на них ли только и может вырасти будущее личное и общественное благоденствие человечества?
По-видимому, ничего не может быть естественнее и благороднее такого взгляда на Евангелие. Оно есть знамя земного прогресса; оно должно быть положено в основу нашей культуры, только под его знамение может процветать наша государственная и общественная жизнь, наши науки и искусства, наше общее довольство и счастье. Чего же больше и чего же лучше? Не это ли, действительно, и может объединить теперь разрозненных и заметавшихся во все стороны людей? Не этот ли 'подлинный' великий Учитель даст настоящий покой и отраду нашим сердцам и поведет нас прочно по пути всестороннего земного развития?
Но на самом деле все это не так уж утешительно, как может казаться с первого взгляда. Если мы всмотримся глубже, то не можем не увидеть, что в этом преклонении пред нравственной высотой Евангелия, в этом призвании его во главу нашей земной культуры проглядывает старая, знакомая уже нам склонность людей пользоваться Христом для своих материальных вожделений. Толпа на берегу Генисаретского озера, увидав, что Он напитал ее хлебом, захотела поставить Его царем. После обновления древнего мира в руках преемников Петра действительно очутились прерогативы государственной власти. Теперь хотят поставить нравственного Учителя из Назарета в основу общественной жизни со всеми ее материальными, умственными и нравственными задачами на земле. Мотивы у всех одни и те же, — это мечты о земном рае, где все сыты, одеты, довольны, умны, сильны и пр.
Во время Своей земной жизни Господь скрылся из охваченной могучим народным движением толпы. Преемники Петра поддались соблазну, но опыт потерпел полную неудачу. Что будет теперь? Вероятно, протестантизм, так ищущий 'подлинного' Христа в своих субъективных построениях и мечтающий руководить христианским прогрессом, возьмет на себя эту неблагодарную и нехристианскую задачу; может быть, совершится на время преобразование папства, и преемники Петра попытаются отбить честь у реформации стать во главе социальных движений. И на то и на другое есть уже определенные указания в настоящее время. Во всяком случае и этот опыт кончится тоже неудачей. Христос никогда не будет с теми, кто с помощью Его рассчитывает устроить земное царство со всяким комфортом и с общим сытым довольством всех. Рано или поздно Церковь избранных провозгласит от лица Господа во всеуслышание на арене всемирной истории великую Капернаумскую проповедь…
Чудо обновления древнею мира имеет две стороны, как и чудо насыщения пятью хлебами: Божественную и человеческую. Воспринятое с божественной стороны, оно призывает нас всецело, без всяких помышлений о себе отдаться небесной Личности Господа, пришедшего снасти души людей. Воспринятое с человеческой, — оно возбуждает желание пользоваться Его великой силой для своего личного или общественного, но во всяком случае земного благополучия. Мы отозвались на него так же, как отозвалась и та толпа, что окружала Иисуса. Мы все хотим эксплуатировать Христа для своих земных целей, сделать Его источником своего материального благополучия. Мы хотим от Него получать хлеб и благодушествовать… Мы думаем, что Христос будто только для того и существует, чтобы питать нас здесь на земле, снабжать нас всеми благами… И глубоко ошибаемся. Придет время, когда властно и покойно прозвучат в ответ этим популярным идеям и стремлениям проникновенные слова:
Все земное пройдет и рассыплется прахом, все материальное по самой природе своей подлежит тлению, и ничего мы тут не можем поделать. Тщетно мы мечтаем воздвигнуть что-то из этого непрочною материала и воспользоваться для этою силой Христа. Он пришел не затем, чтобы помочь нам построить фантастическое здание из зыбучего песка на зыбучем же песке, которое может смести зараз какая-нибудь космическая буря, не затем, чтобы исполнить сытости и довольства то короткое мгновение, которое мы называем земной жизнью, — а затем, чтобы открыть людям новую духовную действительность, не подлежащую тлению, ввести их в новую духовную жизнь, имеющую продолжаться вечно. Для этого Он в основу и полагает Свою собственную Личность, чрез прививку к которой мы получаем источник новых духовных сил. Поэтому-то Он и призывает к самому тесному единению с Собой, к вкушению Его плоти и крови, чтобы чрез приобщение себя к Его богочеловеческому организму (телу церкви Христовой) мы стали участниками Его духа и таким образом жизненно вросли бы в тот духовный мир, который представляет собой истинную действительность, органически сделались бы членами того духовного царства, к которому человек по своей нормальной природе и призван.
Когда Церковь, оставшаяся носительницей истинного духа Христова, провозгласит на весь мир великие речи Господа о таинственном и чисто духовном значении Ею Личности, сказанные Им в капернаумской синагоге, — они, как и тогда, вызовут соблазн, непонимание и ропот. Как и тогда, искатели и любители земного довольства и комфорта отхлынут от такой странной, непонятной и непрактичной Церкви, и Христос останется лишь с избранными. Как и тогда, малая, но избранная Церковь будет готовиться Господом к тому завершительному акту земного человеческого существования, который кончится победой Его над, по-видимому, совсем уж было восторжествовавшим миром тления и себялюбия. Много ли, мало ли будет избранных, мы не знаем, но знаем, что нам не должно ничем смущаться. Все, что даст Мне Отец, ко Мне приидет; и приходящего ко Мне не изгоню вон (Ин.6:37).
XXII.
Мы почти никогда не останавливаемся над этими словами Господа. А они, по моему мнению, заслуживают нашего глубокого внимания. В них намечается истинная точка зрения на весьма важные современные проблемы. Но прежде всего, какой смысл эти слова имели для непосредственных слушателей Господа? Он говорит им, что Он сошел с небес. Книжные иудеи возражают; они никак не могут этому поверить; они знают Его отца и мать; как же Он мог сойти с небес? С земной, внешне рациональной точки зрения это возражение естественное и совершенно понятное. Что же Господь на это отвечает? 'Не ропщите между собой', т. е. успокойтесь. 'Никто не может прийти ко Мне, если не привлечет ею Отец, пославший Меня'. В чем же тут собственно ответ? Очевидно, это мысль общего характера. Она хотя имеет в виду и книжных иудеев, но направлена не исключительно на них. Они только подразумеваются в общем выражении 'никто'. Господь как бы говорит: не волнуйтесь! Вы, очевидно, не можете Меня понять и в Меня уверовать, потому что никто не может прийти ко Мне, если не привлечет его Отец, пославший Меня. Но, однако, что же этот ответ мог значить для предстоящих возражателей? По своей общности он имел для них много неясного. Книжники-иудеи стояли на твердой традиционной почве. Они были убеждены, что идут
