IX.
Чего мы просим здесь у Бога? Какой смысл мы должны придавать этими словам в настоящее время, если мы не хотим лгать перед Богом и своею совестью? Первенствующие христиане молились о пришествии Христова царствия в таких словах: 'Да приидет благодать, и да прейдет мир сей!' (
Перед ними была грандиозная Римская империя, по-видимому, несокрушимая, с ее видимой блестящей обстановкой и цивилизацией… И однако они, ощутив и осознав всю ее роковую нелепость, были достаточно высоки и смелы духом, чтобы на своих собраниях повторять этот горячий молитвенный призыв. А мы, подавленные всем современным строем и шумом жизни, не можем даже вообразить, как можно просить себе с неба ограды, отдыха; как можно жаждать новой, совсем новой жизни, полной огня и радости; как можно думать, допускать возможность — а не то, что уж надеяться на то, чтобы эта каторга наличной жизни, эта машина всех ее роковых заведенных порядков перешла и заменилось благодатью свободы, полной жизни и любви!..
Да, мы не верим в пришествие с неба благодатного царства Христова! В наших устах эта молитва — ложь. Для нас царящие над нами законы непреложны! Мы лицемерно подмениваем благодатное царство, пришедшее с неба, мыслью об идеально-хороших порядках жизни на земле, к которым приведет сама цивилизация своей же собственной силой… Но это иллюзия! Мы внутренне чувствуем, что это неправда, и что рок нигде и ни в чем не дает нам ручательства, чтобы он выполнил эту иллюзию. Да и во всяком случае не о том царстве заповедал молиться Христос, не того царства жаждали возрожденные Им Его последователи. Они верили в царство Христа и святых, которое придет с неба и обновит землю. Они верили в это по заповеди Христа — и без всяких уверток и лукавства мысли, без всяких лжетолкований. Они своими мольбами привлекали к себе с неба благодать и доселе невидимо для нас привлекают ее, чтобы, когда настанет час Божиих предначертаний со Христом и во Христе, ее потоком смыть и сжечь все неправды мира, разрушить все его узы и затворы и низвести сюда новое небо и новую землю, 'в них же правда живет', — тот небесный, благословенный Иерусалим, в котором будет царствовать во веки Христос…
О, будем об этом молиться и мы! Пусть скорее приходит с неба царство благодатной свободы и любви во Христе! Пусть скорее преходит этот роковой, изживающий мир!.. Не будем обольщаться и не будем трусливыми рабами существующего! Правда, панорама знаний и откровений, богатство и великолепие окружающей нас природы все больше и больше раскрываются пред нашими глазами; но зато свет жизни все больше потухает, ее теплота становится все меньше и все, что приобретается культурой, — все становится лишь мертвой роскошью, не увеличивающей запас жизни, а сжигающей его. Правда, перспектива идеалов как будто все дальше уходит в лучезарную даль, — по разве вы не замечаете, как действительность идет прямо вопреки им, и воля людей и народов сковывается роком во все более тесные и узкие рамки железной необходимости?.. Идеалы становятся мечтами, а пушки и динамит непреодолимо овладевают исторической ареной. Может быть, колесо рассудка вертится все быстрее и все тоньше оттачивает наши понятия, может быть, образы фантазии, цепляясь и переплетаясь, все причудливей принимают формы, рея над поверхностью жизни… Но разве это может заменить для нас самую жизнь? Разве эти смутные тени согреют нам сердце, разве они дадут реальную истину, преобразующую все наше существо, реальную, всецело увлекающую нас красоту?.. Никогда!..
Истина становится простым отвлечением, нимало не возрождающим нас, скорее, наоборот, иссушающим, уводящим куда-то от действительной жизни. О ней пишут в книжках, о ней говорят на кафедрах, ее призывают в бойких фразах молодые ораторы, — но ее мужественно не свидетельствуют всем строем личной и семейной жизни, за нее радостно и серьезно не умирают, в ореоле ее света, как в броне, никто не выступает против темного рока, никто беззаветно не верует в ее конечную победу, окрыленный и возрожденный ее небесной внутренней силой… Все лишь разыгрывают комедию, как будто сражаясь за нее, усердно размахивая картонными мечами и думая только об одном: как бы под шумок попокойней и поудобней провести и устроить свою жизнь…
Укрепимся же духом и будем молить Господа, чтобы Он дал нам силу просить Его о пришествии Его царствия с той же пламенной верой, с тем же горячим воодушевлением, с той же сознательной решимостью вменять сей мир ни во что, каковые мы находим у наших великих предков по вере — христиан первенствующей церкви.
X.
Сколько среди нас таких же Иродов! Они много, если не слышат, то читают о Христе; желали бы видеть чудо от Него, раз Он Сын Божий и Спаситель мира, и предлагают Ему много своих вопросов и сомнений, ища на них ответа в возвещенном Им Евангелии и в основанной Им церкви. И, по-видимому, как же не ответить Христу? как не показать чуда в удостоверение Своей Божественной Личности? Ведь Его спрашивал царь; ведь Его спрашиваем мы — великие мира умственного и политического, скептики и реформаторы XIX века. И что же? Он, несомненно, и теперь так же молчит, как молчал некогда и Ироду. Он молчит, потому что мы спрашиваем Его только умственно, формально, внешне, а не сгорая от жажды спасения и отчаянного сознания своей немощи; Он молчит, потому что одно любопытство сквозит на лицах спрашивающих, любопытство, всхоленное довольством жизни и гордыней эгоизма; Он молчит, так как, что бы Он ни ответил, Его не могут понять, Ему не могут поверить: почва неглубока, и нет возможности бросить в нее животворного семени; да и кроме того, Его божественная благодатная сила, принесенное Им па землю Царствие Божие, царство радости, мира с Богом и разрешения от грехов, — все это не может быть передано только словом и воспринято одним умом; Он молчит и будет молчать на всякое совопросничество, на всякую досужую, не прошедшую чрез горнило духовных и жизненных страданий, любознательность… Не так нужно знакомиться с Господом, как хотел познакомиться с Ним Ирод; не так нам следует спрашивать Его, как некогда спрашивал он. Царские чертоги гордыни, хотя бы и европейской, и самомнения, хотя бы и научного, не арена для Его божественных спасительных речей. Он отзывается только на зов сердца и отвечает лишь на безграничное к Нему доверие. Не звать властно к себе на допрос нужно Христа, а самому смиренно прийти к Нему и поучиться от Него; не предъявлять гордо Ему нужно свои вопросы и сомнения, а преклониться перед Ним и доверчиво вручить Ему свою жизнь и душу со всеми их мятежными тревогами. Жажда спасения и небесного совершенства приводит к исканию Его; любовь влечет к Нему; благоговение преклоняется перед Ним; доверие всецело отдается Ему. И жаждущему сердцу Он дает свой божественный отклик; любовь Он принимает и возвращает Своею любовью; благоговейной и смиренной вере Он решает конечные вопросы бытия. И как Он решает их? Не отвлеченной логикой, не убедительными словами, не
