Летняя рапсодия [Сборник]

Оба замолчали, глядя друг на друга.

— Продолжайте, — сказала она.

— Уступаю очередь даме.

— Я бы сначала послушала вас.

Льюк прочесал пальцами волосы и сделал глубокий выдох.

— Очень сожалею, если я вас сегодня обидел. Просто мне хотелось извиниться за тот вечер. — Он перевел дух и посмотрел ей в глаза. — Понимаю, мы оба в дурацком положении. Просто хочу сказать, что вам не следует беспокоиться о… об… — он сглотнул слюну, — ни о чем. Я имею в виду, что ничего не будет.

— Вы правы, не будет ни‑че‑го. — В ее глазах мелькнула злость.

Черт возьми, она и не собирается сделать хотя бы шаг навстречу, подумал он. А вроде бы не так уж я и плох.

Она же меня целовала. Дважды.

— Ну что ж, ладно. — Нагнувшись, он начал собирать хворост, рассыпанный Мануэлем, слегка раздраженный ее ответом. — Я просто хотел вас успокоить, вот и все.

— А я и не беспокоюсь.

Выпрямившись, Льюк посмотрел на девушку. Последние лучи заходящего солнца отбрасывали на нее яркий розовый свет, что делало ее щеки золотисто‑румяными, словно персики. Волосы, освещенные сзади, излучали сияние, свет просачивался и сквозь ажурную кофточку, добираясь до соблазнительных округлостей. Льюком овладело дикое желание схватить ее в объятия, закинуть ее голову назад и целовать до тех пор, пока у обоих не затуманится мозг и не исчезнут всякие сомнения.

Вместо этого, еще раз переведя дух, он пробурчат, отворачиваясь:

— Вот и хорошо. Я рад, что все в порядке.

Однако в порядке было далеко не все. Совсем нет, подумала Джози, взглянув на парня позже, когда уже пылал костер. Пока они укладывали дровяную пирамиду, ставили палатку и готовили ужин, разговор перешел на другие темы. Но взаимное притяжение вопреки их благим намерениям ощущалось все сильнее — желание разгоралось в них, как поленья в костре.

А между тем стало холоднее. Джози придвигалась все ближе к костру, прижимая колени к груди.

— Интересно, как там с Консуэлой, — подумала она вслух.

— Вероятнее всего, ее напичкали лекарствами и сняли боль. А Мануэлю гораздо хуже, чем ей.

Взглянув на него, Джози улыбнулась, потом стала серьезной.

— Я всегда любовалась такими парами. У родителей моей лучшей подруги похожие отношения. Об этом можно только мечтать!

— А отношения ваших родителей другие?

Джози покачала головой.

— Они прекрасно ладят, но каждый живет своей жизнью. Видимо, их это устраивает, и они, по‑моему, счастливы, однако у них нет такой сердечной привязанности, как у Консуэлы с Мануэлем. А что было у ваших родителей?

Она сбоку глянула на Льюка, сидевшего рядом со скрещенными ногами.

— Они были неразлучны. — Он вытянул ноги и лег на спину, опершись на локти.

— Наверно, отец сильно переживал, когда мать умерла? — осторожно спросила Джози. — Это было внезапно?

— Автокатастрофа, — кивнул Льюк.

— Ужасно! Она была в машине одна?

— Нет, с ней был я, — Лицо его ушло в темноту, потому что порыв ветра на минуту пригнул пламя костра. Потом пламя взметнулось вверх, и она увидела жестко сложенные губы и морщинки у глаз, выдающие боль.

— О, Льюк… — Джози прикрыла рот руками, сердце ее перевернулось. — А что же случилось?

— Это было в субботу, после обеда. — Перед тем как начать говорить, он долго смотрел на огонь, стиснув челюсти. — Мы с ней ехали домой из города после соревнований. Отец остался на ранчо, потому что одна из кобылок повредила ногу и он ждал ветеринара. Мне не терпелось увидеть отца и рассказать ему про игру: мне удался двойной удар, и моя команда выиграла. И мама после игры повела меня есть мороженое, чтобы это отпраздновать.

Мама спокойно вела машину, как вдруг на шоссе выскочила собака; чтобы не сбить ее, она резко рванула в сторону. Дальше… в памяти осталось только то, как машина катится вниз, с насыпи. Вместе с нами. Я очнулся в больнице: сотрясение мозга, два сломанных ребра и сломанная рука.

Он замолчал. Вдали проухала сова.

— Но никакая боль не могла сравниться с той, которую принесла весть: мамы больше нет.

Джози сидела не двигаясь. Как ей хотелось унять душевную боль, которую выдал его голос. Не найдя лучшего способа, она протянула ему руку.

Он взял ее в свою, ее пальцы сразу согрелись и, словно став еще меньше в его ладони, как‑то ловко в ней поместились. Взглянув девушке в лицо, он был потрясен: в глазах ее стояли слезы.

Никто не оплакивал мои горести уже много, много лет, подумал он. Пожалуй, с тех пор, как это произошло.

Он вглядывался в лицо Джози, тронутый ее сочувствием настолько, что не мог говорить, но тяжелый холодный камень, навалившийся на его душу, дал трещину и полегчал. Льюк не задумывался о том, почему она приняла все так близко к сердцу, но уже сам этот факт стал затягивать старые, болезненные шрамы у него в сердце.

Теплые, нежные чувства, названия которым он не знал, зарождались у него в душе, сжимали горло, заставляли сердце стучать о ребра, как птица, бьющаяся в клетке.

Джози отвернулась и вытерла слезы. Она не хотела, чтобы Льюк их видел, а он не мог оторвать от нее взгляда, но видел только облако волос.

— Представляю, как тяжело вам было, — проговорила она наконец.

Льюк глядел на нее не отрываясь, не зная, как совладать с чувствами, пульсирующими в нем, не зная, что делать. Джози пробудила в его душе нечто такое, что дремало там долгие годы. Теперь это нечто пробудилось и расправляло крылья. Он стал рассказывать дальше.

— Отец тоже сильно страдал, после похорон он целую неделю не выходил из кабинета. Наконец Мануэль проник к нему и как‑то уговорил появиться на людях. — Рассказывая, Льюк глядел вдаль. — Если разобраться, отец так и не вышел из своего «заключения». Это проявлялось во многом. Со мной он общался только за столом, во время еды; я долго думал, что он винит меня в смерти мамы. Ведь и правда: если бы не мой бейсбол, мы бы не попали на ту дорогу, ну и…

— О Льюк, неужели вы до сих пор так думаете?

— Нет. Я даже не считаю, что отец меня в чем‑то винил, но после смерти мамы он ко мне охладел. Я без конца старался приблизиться к нему, жить его интересами или втянуть его в свои, но между нами стояла стена. Казалось, я для него сплошное разочарование, мне никогда не удастся сказать или сделать нечто такое, чтобы он меня заметил. Я просто видел, что ему со мной неинтересно, он не хочет знать, что я думаю или чувствую. А когда он наперекор мне решил строить эту гостиницу, это стало предметом наших споров. Я решил, что мне никогда не добиться его уважения. А значит, нечего и пробовать.

— Наверное, вы были совсем одиноки, — вставила Джози тихо, почти шепотом. — Вы потеряли не только мать, но и отца.

Как она догадалась? Интуитивно она попала в самую точку.

Льюк вдруг понял, почему он так легко раскрывается перед ней, почему всегда так откровенен. Она слушает не ушами, а сердцем, догадался он. Она не просто пытается понять, она сопереживает. Это редкий, особый дар — уметь так слушать.

Льюк сжал ее пальцы чуть крепче, наслаждаясь ощущением их в своей руке.

— Конечно, одинок. И я поклялся, что если во мне кто‑то будет нуждаться — друг или родственник, — я приду на помощь. — Льюк глубоко вздохнул и помолчал. — Но когда я был больше всего нужен отцу, меня рядом не оказалось. Как говорится, яблоко от яблони недалеко падает, а? — Глядя на