– Ты уверен?
– Да, – ответил я со всей возможной твердостью.
Я совершал очень нехороший поступок. Мерзкий поступок. Я отбирал жену у ее законного мужа. Но что-то во мне уже произошло. Понятия «хорошо» и «плохо» сместились и никак не могли встать на свои места. Потому что я не знал твердо, что лучше. Или оставить все, как есть: чтобы истерзанная событиями последнего времени Ольга продолжала жить вот в этом мире, в котором ей было тяжело и который она ненавидела, в котором был ее никчемный муж, и этого мужа она должна была любить просто по заведенной кем-то обязанности, просто потому, что так принято. Должна была жить и медленно сходить с ума и от этого мужа, и от мерзостей окружающей ее жизни. Или я должен был вырвать Ольгу из ее мира. Почти насильно заставить забыть о прошлом и также насильно заставить верить в лучшее. Так больного усиленно пичкают антибиотиками, чтобы побыстрее вернуть его к нормальной жизни.
Антон замедленным движением плеснул в свою рюмку водки.
– Может, не будешь пить? – предложил я.
– Почему же?
– Поговорим спокойно.
– Мы и так поговорим, – пообещал он и выпил водку с задумчивым видом. Закусил помидором, так что брызнул сок. Спросил, не глядя на меня: – У тебя с ней что-то было?
– Да.
– Давно это у вас?
– Давно.
– Сволочь, – пробормотал он.
Я так и не понял – мне или Ольге он дал оценку.
За окном догорал день. Солнце еще не скатилось за крыши домов, но дневной зной уже ушел.
– Тебя в детстве не учили, что чужое брать нехорошо? – спросил Антон.
– Ольга – не вещь.
– Для мужчины женщина – всегда вещь, которой хочется обладать. Ты ведь тоже хочешь – обладать.
Посмотрел на меня, перебирая в руке свою жиденькую бороденку.
– Я не хочу об этом говорить.
– Конечно, о чем тут говорить. Пришел и взял!
В его голосе мне послышалась горечь.
– Этот разговор мы будем продолжать в присутствии Ольги, – сказал Антон. – Я прямо спрошу, она так же прямо ответит.
Он плеснул в рюмку водки. Выпил. Если будет продвигаться вперед этакими темпами, то к приходу Ольги окажется в таком же состоянии, в каком я его недавно видел.
– Почему-то вы всегда думаете, что имеете право, – сказал Антон, глядя за окно. – Лезете нагло и рвете с мясом все, что вам никогда не принадлежало.
– Вам – это кому?
– Новым хозяевам жизни. Вы разве не слышите проклятий, которые несутся вам вслед? Не видите, как вас ненавидят? Откуда у вас эта уверенность в собственном праве жить так, как вы живете?
Сейчас в его голосе не угадывалось горечи. Одна только ненависть.
– А так, как живешь ты, – так можно? – спросил я. – Придумать для себя мир, в котором ты герой, и жить, забыв о близких. Ладно, ты ненавидишь сегодняшнюю жизнь, не хочешь в нее встраиваться, тебе на все наплевать, но Ольга тут при чем? Ты спросил о ее желаниях?
– Она думает так же, как и я.
– Ошибаешься. Она не хочет оставаться в прошлом.
Антон скрипнул зубами. Взмахнул рукой, останавливая меня, задел тарелку с помидорами. Помидоры красными шарами покатились по столу.
– Будьте вы прокляты! – крикнул Антон. – И те, кто сломал налаженную жизнь! И те, кто бросился ловить рыбку в мутной воде.
Эта песня была мне знакома. Если бы не перемены… Если бы все шло, как прежде… Если бы не сломали то, что было… Он, Антон, писал бы сейчас докторскую диссертацию. Или даже уже защитился бы. А те, кто сейчас разъезжает на «Мерседесах», принимали бы от населения пустые бутылки или фарцевали бы по-мелкому. И доктор экономических наук Антон Боярков всю эту публику презирал бы. Не так презирал, как сейчас, когда они на «мерсах», а он вот давится негодной вареной колбасой, а по-другому. Они бы были ниже. Ничтожнее. В направленном снизу вверх презрении всегда есть что-то от зависти. Зато презрение сверху вниз – совсем другое дело.
– Ты увидишь, что ей на тебя наплевать, – пообещал Антон. – Уж ты мне поверь.
Он говорил это, глядя на меня с насмешкой. И ничего доброго я в его глазах не видел. Он знал, чем все закончится, и заранее упивался своей победой. Но я уже все для себя решил. Ольга не останется здесь. Даже если она будет меня проклинать и требовать оставить ее в покое – я сделаю так, как задумал. То, что с ней происходит, можно признать недееспособностью. Она за свои поступки не отвечает. Это почти болезнь. И я ее от этой болезни излечу. И уж потом, излеченную, спрошу наконец – чего же она хочет. Но – потом. Сейчас она не имеет права решать сама.
– Тебе бы лучше уйти, – просветил меня Антон, после чего опорожнил очередную рюмку водки.
Рассыпавшиеся из тарелки помидоры лежали перед ним на столе, но Антон взял тот, что оказался на полу. Вытер о рубашку и съел, громко причмокивая. Кажется, он делал это намеренно. Так дети что-то делают назло обидевшим их взрослым.
– А чего же ты не пьешь? – вдруг озаботился он, вмиг позабыв о том, что только что советовал мне уйти. – Водочку не уважаешь? Есть, кстати, один хороший способ. Добавляешь в водку лимон… – Он поднялся из-за стола, раскрыл дверцу навесного шкафа. И тут раздался звонок у двери.
– Ольга! – Антон даже вздрогнул.
И я понял, как он был напряжен все это время.
Антон выскочил из кухни, а я остался сидеть за столом. Сидел и смотрел в шкаф, который Антон не закрыл. Там лежали два лимона, но я сейчас видел не их, а яркий красно-белый пакет. Со спартаковской эмблемой. Пластиковый. Один к одному такой, каким неизвестный мне убийца заботливо обернул голову мертвого Жихарева – чтобы, значит, салон машины не запачкать.
– Ты?!
Ольга изумилась, увидев меня. Антон выглядывал из-за ее спины с недобрым прищуром.
– Я приехал за тобой.
Ольга опустила глаза, чуть повернула голову – будто хотела обернуться к Антону, но не посмела.
– Я все ему рассказал, – сообщил я.
Что именно успел рассказать, я уточнять не стал. Пусть думает, что хочет.
Антон в это время хранил гробовое молчание.
– Собирайся, – предложил я. – Нам пора.
И даже поднялся из-за стола, чтобы продемонстрировать, как мы спешим. А Ольга все так же стояла вполоборота к Антону. И по-прежнему не смела на него взглянуть. Боялась его? Или чего-то другого? Я никак не мог понять. Но оставлять Ольгу здесь, в этой квартире, я не собирался. Теперь уже твердо знал, что не оставлю. Потому что в кухонном шкафу лежал бело-красный пакет. И мне в глазах Антона чудилась недобрая загадка, отгадку которой я, возможно, знал, но никак не смел в нее поверить.
– Я никуда не поеду, – сказала Ольга, ни на кого не глядя.
– Хорошо, и это мы обсудим, – не стал перечить я, одновременно беря ее под руку.
Антон было дернулся, но Ольга высвободила руку сама, сказала мне:
– Не смей меня трогать!
– Я уведу тебя отсюда даже силой.
– Только попробуй, – угрожающе сузил глаза Антон.
Я понял, что, пока он здесь, Ольга ни на что не решится. И тогда я его ударил. Прямо в этот его злой прищур. Ольга завизжала, но я вытолкал ее из кухни и запер в комнате. Она молотила кулаками по двери и награждала меня нелестными эпитетами. Я вернулся в кухню. Антон уже поднялся с пола и мотал головой,
