— Вот и мы так же неделю назад прибыли сюда…
— Неужели неделя прошла?
— Да что неделя — жизнь… — это Алексей Иванович бровки домиком сложил и запел в своём репертуаре.
Мы пошли к отцу Мартиниану. Тот отправил меня (я чуть было не похвастался перед товарищами таким доверием, что, мол, меня 'Назначили любимым послушником) за билетами. Совсем ни в чём не сомневаясь, я протянул в окошечко деньги и произнёс:
— Пантелеймон. Файв тикет[160].
— Ноу Пантелеймон.
Я с той же уверенностью повторил:
— Пантелеймон. Файв тикет.
Так же спокойно мне ответили:
— Ноу Пантелеймон.
Я продолжал держать деньги в руках, и никто их не брал. Мне показалось, что меня не понимают.
— Мне пять билетов до Пантелеймона.
— Нет, нет Пантелеймон.
Сзади напирали, торопили и подталкивали.
Я отошёл, оскорблённый и униженный, больше всего не тем, что мне не дали билеты, а тем, что я не выполнил задание. Ничего не оставалось, как идти жаловаться отцу Мартиниану. Когда я ему пересказывал, что мне не дали билеты, и впрямь был похож на обиженного мальчика, которому не купили мороженого.
Отец Мартиниан восстал. «Будет-таки Куликовская битва», — затрепетал я и из-за спины отца Мартиниана продолжал показывать на обидчиков из окошечка кассы.
Отец Мартиниан пригнулся к окошечку, через минуту разогнулся и, оглядев стоящих подле кассы, безошибочно махнул парню с боксёрской стрижкой.
— Иди сюда.
То ли отец Мартиниан за сорок лет пребывания на Афоне не сподобился изучению греческого языка, то ли он считал, что это все окружающие должны учить русский, а русскому монаху говорить на чужом языке неприлично, но парень, как я понял, выступил в роли толмача. Через некоторое время отец Мартиниан отпустил его и отошёл от кассы, бормоча что-то себе под нос. Я потрусил рядом.
— Волна, говорят, большая. Паром не будет на обратном пути заходить в Пантелеймон. Ну, это и хорошо — пешком пройдёмся. Мы сейчас на автобусе поднимемся до Ксиропотама[161], а там полтора часа — и мы в Пантелеймоне. А вы, — тут он остановился и внимательно посмотрел на меня (я замер, как на рентгеновском аппарате), а затем произнёс: — езжайте в Уранополис.
— Благословите, — прошептал я.
Батюшка коснулся моей головы тяжёлой дланью и чуть подтолкнул.
— Иди, покупай билеты.
До Уранополиса мне дали билеты без всяких вопросов.
Алексей Иванович, спрятавшись от ветра и отца Бориса, курил и сцену с билетами пропустил, поэтому, когда он увидел меня, зашедшего за тот же магазинчик и переломившегося в истерическом смехе, то растерялся.
— Ты чего? Ну, хватит ржать, чего ещё случилось? Куда мы теперь? Неужели в Уранополис? Благословил? (Я во время вопросов говорить не мог, а только тряс головой и захлёбывался беззвучным смехом.) А эти? С ним? Ну, надо же…
— Ох! — выдохнул я и вытер слёзы. — Пойдём прощаться.
Отец Мартиниан и сибиряки уже стояли подле автобуса. Мы обнялись. Я дал Серёге деньги с наказом купить в Пантелеймоне икону для моего товарища, мы обещали встретить их в Уранополисе и организовать ужин. Всё складывалось изумительно. Мы попрощались до завтра, помахали рукой, и автобус уехал.
Мы, всё ещё обалдевшие от случившейся перемены, пошли к парому. По ходу я рассказал Алексею Ивановичу, как решалась наша судьба. Тот прокомментировал:
— Это — Господь, как услышал, что ты ещё раз причащаться собрался, так решил: хватит.
— А мне кажется, Господь проверил: научились ли мы чему-нибудь на Афоне или нет?
— И чему мы научились?
— Понимать, что нечего заботиться о своём попечении. Мы выработались на Афоне, наших духовных сил хватило на неделю. Я даже не представляю, как бы я сегодня молился. Не потому, что я не могу или не хочу, но это всё равно было бы не то, что в первый да и во все остальные дни. Господь знает, что я — слабый человек и силы мои кончились. Но сможем ли мы ради Него отказаться от человеческих слабостей? И ведь тяжело было. И если бы не отец Мартиниан, мы бы не отказались. А когда мы приняли решение и перестали переживать о море и ужине у Яны, Он отпустил нас. Он же видит: какие из нас нынче молитвенники. Махнул рукой: ладно, отдохните пока.
— Вот, а ты ещё причащаться хотел.
— Это я так… Недостоин, недостоин. Поедем вино пить. И заметь, как легко согласились и обрадовались.
— Стыдно, конечно, — согласился Алексей Иванович, — но всё равно как-то легче на душе. Всё-таки не сами по себе сбегаем, а по благословению.
— Больно резко оборвалось. Я уже, в общем-то, настроился, а вот-вот уедем…
— Пора прощаться с Афоном. Давай, говори торжественную речь!
Алексей Иванович не шутил, я почувствовал это и постарался проникнуться моментом.
— Я хочу сказать… А что я, собственно, хочу сказать?.. Нет, что я могу сказать… Господи, я даже не знаю, что сказать!
Сию софистскую речь на берегу Эгейского моря прервал мягкий голосок:
— Ребят, можно вас попросить?
Перед нами стоял молодой человек с боксёрской причёской и характерной золотой цепью.
— Ну, — не то разрешил, не то отказал Алексей Иванович.
Паренёк на секунду задумался над прозвучавшим ответом, потом, видимо, решил не забивать голову и дружески улыбнулся:
— Помогите, пожалуйста.
Что ж, за «пожалуйста», мы — «ради Бога». Мы помогли перенести из машины штук двадцать больших тяжёленьких картонных коробок. Так мы отвлеклись от пафосного прощания и переместились в зал таможни — ничем не приметное каменное сооружение, где деревянная то ли перегородка, то ли заборчик отделяла нас от перехода в мир.
Алексей Иванович аккуратно приставил к стене двадцатую коробку и, вытерев выступивший пот, спросил:
— Иконы?
— Да, — ответил запыхавшийся паренёк. — Здесь замечательные мастера. В России очень ценятся.
— Понятно, — протянул Алексей Иванович.
— Да нет, всё законно, — немного обиделся паренёк. — Мы собираем их здесь у одного подвижника, а потом перевозим в Россию.
— У отца Афанасия?
— У него, — несколько удивился паренёк нашей осведомлённости и отвернулся, решив, наверное, что и так наговорил нам лишнего.
Мы никак не хотели обидеть духовное чадо отца Афанасия и коробки через таможню носили с особой старательностью. А нас и в этот раз не проверяли, может, конечно, и потому, что, таская коробки с иконами, мы несколько раз переместились из одного мира в иной и таможенник нас посчитал за разнорабочих.
