рассталась ещё с парой патронов. Первый тоже свистнул в 'молоко', зато второй угадал точняком туда, где почти отсутствующая шея, соединялась с туловищем. И, насколько помнила Лихо, там находился какой-то жизненно важный узел, причиняющий упырюгам невыносимую боль. Это ей поведал Книжник, нахватавшийся подобных жизнесберегающих знаний, у Германа-Знатока.
Кровохлёб зашёлся в невыносимо кошмарном, прерывистом визге, осатанело маша крыльями, не то делая попытку взлёта, не то - крайне беспокойно подыхая. Верным оказалось второе.
Через четверть минуты он завалился набок, мелко подёргивая конечностями, визг глох, становился почти неслышным. Лихо уже переключилась на следующего, сократившего расстояние раза в два, и определённо примеривающегося углублённо полюбопытствовать, о состоянии её внутренних органов.
'Хрен тебе вместо клюва... И, чтобы постоянно болтался, и в глотку норовил заскочить'. - Блондинка шмальнула от бедра, но обнаглевшая тварюга ушла вбок с какой-то дьявольской грацией, сократив разделяющее их пространство ещё на пару шагов. Лихо уменьшила боезапас ещё на три патрона, но долбанный кровохлёб, по все видимости, успел пройти в какой-то кровохлёбьей шарашке ускоренные курсы неуязвимости, и сейчас блистательно демонстрировал результаты Лиху, быстро сатанеющей от повторяющихся неудач.
Нет, конечно - Лихо чётко знала, откуда растут корявые копыта всей этой катавасии, способной мимолётно и не оглядываясь, вогнать в жуткий депрессняк любого закоренелого оптимиста. Оттуда же, откуда взялись нападающие стаей шипачи, и неспособные угомониться с одного выстрела 'стиляги'. 'Кляксе' понятно - жизнерадостности это не прибавляло ни на ломаный грош, причём в хлам проржавевший, и где-то безвозвратно затерявшийся.
'Маслята' кончились в тот самый момент, когда Лихо, несмотря на все отточенные пируэты и увёрточки перепончатокрылого, достала его, прострелив левое крыло. Выстрела, способного поставить жирную и выпуклую точку в этом противостоянии, не прозвучало.
'В старых индийских фильмах, без сомнения: есть вкрапления позитива...' - Лихо швырнула 'Калаша' прямо в замершего метрах в шести от неё кровохлёба. И потянула из набедренных ножен, триста с лишним миллиметров закалённой стали, с обоюдоострой заточкой, формой напоминающих славное семейство 'Магнум Танто', с небольшими дополнениями суровцевских мастеров приличного 'холодняка'. Которые она ласково называла 'Потрошителем'.
'В обойму входит, сразу два ведра патрон...' - Строчка из какой-то давно забытой песни, посвящённой фильмоделам из бывшей Южной Азии, однажды озвученной Книжником, свихнувшемся на ТОЙ, прежней реальности, возникла в голове Лиха, приготовившейся кромсать и резать. Ударно, до победного конца.
'Бах!' - головёнка кровохлёба разлетелась на труднособираемые паззлы, в виде неаппетитных ошмёток и брызг. Лихо обернулась. Хорошо знакомая троица только что вынырнула из-за угла, и Алмаз, в очередной раз подтвердивший свою репутацию непревзойдённого стрелка (давешний 'пешеход' - не в счёт!), презрительно дёрнул уголком рта, отчего у Лиха мигом полегчало на душе.
- Куда путь держим? - Шатун, с габаритной, длинноствольной 'дурой', в его здоровенных ручищах всё равно выглядевшей сущим недоразумением, вроде пулемёта 'Максим', установленного на корме авианосца: опекал Книжника.
Очкарик выглядел несколько потрясённым, но нисколько не запаниковавшим. Двести граммов первача не окончательно выветрились у него из головы, и он озирался вокруг с видимым желанием приголубить кого-нибудь, из куцей малокалиберки, наверняка выданной ему Алмазом скорее для самоутверждения, чем для самозащиты. Лихо вообще была не уверена, заряжена эта игрушка, или Алмаз остался последователен в своих поступках. Увидев Лихо живой и невредимой, Книжник расцвёл, но тут же придал себе вид крайне озабоченного обороной Суровцев, человека.
'Чем бы дитё не тешилось, лишь бы ума набиралось...' - Лихо спрятала свой, так и не окроплённый сегодня посторонними лейкоцитами монстрорез обратно в ножны, и приняла от Алмаза старенький, но содержащийся в должной кондиции 'Глок'. В котором точно была обойма почти на два десятка патронов. Уверенности в будущем прибавилось ровно на вес австрийской машинки для делания дырок в агрессивно настроенных организмах летучей, и донельзя вёрткой фауны.
Схватка вокруг разгоралась всё ожесточённее, казалось, что в Суровцах нет ни одного уголка, из которого бы не доносилось криков, выстрелов, звуков какой-то суматохи. Суматохи, впрочем, должно было быть не так уж и много: Глыба давно привёл действия в ситуациях, вроде этой, к единому знаменателю. И, несмотря на то, что сегодняшняя грызня за выживание явно зашкаливала за любые, уже пройденные уровни кошмара, всё пока ещё держалось в каких-то рамках, не дающих полностью сорваться в безоглядное и паническое 'Спасайся, кто может!'.
- Двигай к конторе! - 'Конторой' Лихо называла штаб-квартиру Андреича. - Гурьбой кровохлёбов шинковать как-то сподручнее. А если что, опять же - помирать веселее...
- Тьфу на тебя... - Меланхолично отозвался Алмаз, дав короткую очередь в высоту, откуда через очень непродолжительный промежуток времени, шмякнулся очередной экземпляр щупальцеклювого. - Так наговоришь под руку, глядишь, и в натуре промахнуться недолго...
Четвёрка настороженной трусцой двинулась к Дому Культуры, во все стороны ощетинившись стволами, стараясь работать всеми имеющимися в наличии чувствами. Вверх, и вниз, влево и вправо, на все триста шестьдесят градусов. В момент, когда появилась осязаемая, реальная возможность 'подвинуть' Сдвиг до состояния его полной неработоспособности, совсем нежелательно отдать концы, от какого-нибудь чересчур резвого антидонора. Побрыкаемся!
За углом, как бы чуть в вышине, раздался звон беспощадно бьющегося стекла, треск выламываемого дерева, судя по всему - оконной рамы.
- Помогите! - Из окон второго этажа, ближней к 'конторе' трёхэтажке, хлестанул женский вопль, полный непередаваемого ужаса. - Витенька! Помогите!
Лихо с Алмазом, не раздумывая, ломанулись в подъезд, привычно страхуя друг друга. Шатун с Книжником остались на улице, прижавшись к стене, контролируя подходы к дому.
Алмаз коротко и мощно лягнул по нужной двери, вкладывая в удар весь свой вес. Шатун бы, конечно, вынес бы эту преграду одним, не особенно и безумным взглядом: но он остался на улице. Справились и без него.
Закрытый замок жалобно хрустнул-скрежетнул, полностью капитулируя, и дверь распахнулась настежь. Алмаз ввинтился в тесноватое пространство прихожей первым, превратившись со своим верным 'дыроделом' - в одно целое, в неразрывную связь человека и механизма. Лихо просочилась следом, впитывая рвущий перепонки пронзительный крик, несущийся из ближней комнаты.
'Калашников' Алмаза деловито расплескал скупую очередь, в кого-то, пока ещё невидимого Лихо, и в следующий миг комната встала на дыбы, словно некто гигантский и любопытный, вырвал все три этажа с корнем, и тряс, как дешёвую погремушку. Безостановочно, страшно...
Блондинку швырнуло об стену, сверху упало что-то довольно большое, но, к счастью - не твёрдое, не тяжёлое, вроде тюка с ненужными, но тщательно сберегаемыми тряпками. Лихо начала приподниматься, и следующим ударом её, как лотерейный шарик в барабане - мотнуло вбок, и она приложилась к дверному косяку, потеряв сознание...
- Живой, кажись... - Реальность возвращалась неохотно, вязкой мутью расплываясь в глазах. - Алмаз! Эй, стеклорез, очнись, хорош валяться. Не умер, так нечего пролежнями обзаводиться. Алма-аз... Доброе утро!
Его бесцеремонно затрясла за плечо рука, габариты которой могли принадлежать только одному человеку в Суровцах. Шатуну. Либо его брату-близнецу, которого у него отродясь не имелось.
- Удачно вас завалило... - Громила прихватил его за плечи, помогая приподняться. - Метром бы левее - и никакой могилки не надо. Везунчики, чего уж там...
Алмаз прижал ладони к вискам, успокаивая творящийся в голове беспредел. Было весьма похоже, что там происходила генеральная репетиция Сдвига. Издания второго, дополненного и расширенного. Пусть и миниатюрного.
Зрение частично восстановилось, Алмаз огляделся; сидя, прислонившись спиной к стене. Лежащий на полу фонарик более-менее освещал помещение, в котором они находились. Лихо, возле которой - встревоженной наседкой хлопотал Книжник, выглядела немногим лучше его самого. Потрёпанная, на
