Андрей посмотрел в глаза следователю:
– Оговор, мухлёвка! Десятки людей меня видели на работе.
Выдержав паузу, не отрывая взгляда, спросил:
– Что-нибудь ещё?
– Вы мазохист?! У вас удивительный дар себе всё портить.
– Не могу пока ни в чем признаться. Может, у вас есть нормальные свидетели, не сумасшедшие?!
– Мои палочки-выручалочки кончились. Пока не признаете своё участие в этих эпизодах, мы с вами не сможем дальше двинуться.
У Андрея ныло тело. Нельзя было найти такую позу, которая хоть немного приносила б облегчение. Ужасно болел позвоночник. Не согнуться, не разогнуться. Густой, серый туман стоял в голове, наверное, такой туман стоит в мозгу обезьяны. Такой туман стоял у него в мозгу, когда он, обдолбившись, общался с Машиными друзьями. Не стало прошлого и будущего, не стало папки с вьющимися шнурками. Лишь одно: снять ботинки, лечь, уснуть.
Следователь довольно долго молча размышлял.
– Ох, и бедовая бабенка Катька Третьякова, – внезапно с живостью и лукавством сказал Сташин, сказал, как мужчина, говорящий с мужчиной, и Андрей смутился, растерялся. Холодная испарина покрыла его лоб, и ледяной панцирь сжал грудь.
– Захомутала парня, сама упорхнула в Питер… Признайтесь, это она подговорила вас убить своего любовника?! Которого вы принимали и вскрывали, как и тех бедолаг, урюпинцев?
Руки Андрея задрожали, ноги тоже. Следователь спросил:
– Что вы стучите ногами, как на физзарядке?
– Что это еще за нагромождение небылиц? – переспросил Андрей, справившись с волнением.
– Ого-го! Факты, против вас говорят голые факты. Бросьте, Разгон, упираться. Вы не обманете правосудие.
Лицо следователя вновь распалось на кубики, брезгливо смотрели раздражённые глаза, рот произносил слова, которые понимались с трудом.
Оказалось, что некая Альбина Евсеева, якобы его, Андрея, подружка, показала, будто он состоял в преступной группировке, занимавшейся «машинными убийствами», что совместно с Никитиным спланировал убийство Кондаурова. Что на встречу с коммерсантами привозил на грузовиках похищенный с завода «Каустик» товар, который просто показывали людям, а потом их убивали, забирали деньги, товар же загоняли в Москву.
Подобно фокуснику, следователь извлекал из папки нужные бумаги, показывал Андрею.
Какая-то мешанина: несколько фактов, попав в папку с веревочками, перемешались там с чьими-то оговорами, бредом в виде приписываемых преступных умыслов, все это смешалось в какую-то серую, клейкую вермишель. Поверх неё стелились угрозы: оказалось, светлый день был не тот, когда состоялось знакомство со следователем, а сегодняшний, так как если в «офисе» узнают, кто повинен в смерти Кондаурова… А ведь узнают, еще как узнают…
– Гражданин следователь, мне нужно в туалет, – прервал Сташина Андрей.
Тот вздохнул, подошел к двери, негромко позвал. Такие лица бывают у хозяев собак, когда собака в неурочное время просится гулять. Вошёл милиционер. Андрей встал, ноги затекли, при первых шагах подгибались. В туалете он торопливо думал, пока конвоир наблюдал за ним, и на обратном пути торопливо думал.
«Неужели Катя каким-то образом причастна к делу? Неужели главная гнусность припасена на закуску? Или же хочет, рогоносец, меня сломать своими измышлениями, мерзкими намёками? Но откуда он всё знает, все эти сплетни? А может, и не сплетни… Неужели Катя врёт? Нет дыма без огня. А если тут соврала, значит…»
Когда он вернулся из туалета, следователя не было, на его месте сидел молодой человек в форме, с лейтенантскими погонами. Лейтенант посмотрел на Андрея угрюмо, словно ненавидел его всю жизнь.
– Чего стоишь? Садись, ну! Прямо сиди, мудило гороховое, чего спину гнёшь? Дам по горбу, так распрямишься.
«Вот и поговорили, – подумал Андрей. – Да… Неужели это я, свободный и счастливый, несколько недель назад лежал на черноморском пляже?! Много чего мы с Катей напланировали. И вот я вышел из сказки теней в суровую действительность».
Время смешалось: бесконечно давно закрыли его, так недавно был он на море.
Лейтенант выпустил облако табачного дыма, и в сером дыму продолжался его голос:
– Вот бумага, ручка. Я, что ли, за тебя писать буду.
Лейтенанту нравилось оскорблять подследственного. А может, в этом была его служба? Ведь приказывают артиллеристам вести беспокоящий огонь по противнику, – они и стреляют день и ночь.
– Как ты сидишь? Ты спать сюда пришёл?
А через несколько минут он снова окликнул подследственного:
– Эй, слушай, я, что ли, тебе говорил, тебя не касается?
Захотелось есть. Голод вместо обезболивающих таблеток и мазей заглушал нестерпимую боль. Минутами мысли о том, что Катя может быть причастна к нынешнему его положению, жгли так сильно, что забывалось о ломоте в спине и пояснице.
И тут же мысли о том, что могут с ним сделать, забивали всё остальное: голод и боль, мысли о Кате.
Ишачьи головы! Трезора выпустили, не могут доказать то, что на самом деле было! И тут же варят другой компот, из тухлых фруктов!
Снова пришёл следователь.
«Пожрал, небось! – подумал Андрей. – В ночь, что ли, собрался заступать?»
И посмотрел в окно. Уже темнело.
Как рабочий, заступая на смену, оглядывает свой станок, деловито обменивается словцом со своим сменщиком, так следователь глянул на Андрея, на письменный стол, сказал:
– А ну-ка, лейтенант.
Он посмотрел на свои часы, достал из стола папку, развязал шнурки, полистал бумаги и, полный интереса, живой силы, сказал:
– Итак, Разгон, продолжим.
И они занялись.
– Смотрю, ничего вы не написали. А мы так будем сидеть неделю, месяц, год. Пока вы не напишете признание по первым двум эпизодам. Потом дадим вам отдохнуть – и снова вперед. Давайте по-простому: раз вы стали на путь осознания своей вины, подписав первые протоколы, давайте признаваться дальше! А то, что же получается – захотели помочь следствию, а разговор доходит до дела, и в кусты, так, что ли?
Андрею передалось рабочее оживление отдохнувшего следователя. Он посмотрел на него, затем на лейтенанта, уже стоявшего в дверях. И, глядя на стену, сказал тихо, но твёрдо:
– Вы видите моё состояние, и продолжаете издеваться надо мной. Хотя вы прекрасно знаете, что мой отец полковник милиции, а тот человек, что на календаре, вице-губернатор – начальник моей матери. Если мне не будет оказана медицинская помощь, не разрешат свидание с адвокатом и родственниками… Я вас предупредил…
– Как он запел! – взорвался лейтенант, стоявший у дверей. – Папенькин сынок, мажор!
Он навис над Андреем, казалось, вот-вот ударит.
– Кончились твои времена, не будешь больше блатовать! Подпишешь всё, что тебе скажут! Иначе…
– А основные силы я даже не назвал, – упрямо сказал Андрей. – Они себя проявят, причем скоро…
Лейтенант вскинул руку:
– Угрожать нам вздумал, сволочь?!
– Мне нужен врач и адвокат.
– Это будет завтра, – сказал следователь. – А впереди у нас веселенькая ночь.
Эти слова вывели Андрея из сонной одури, в которую он начал было впадать. Он приподнял голову, посмотрел мутным взглядом на Сташина, и устало произнёс:
