дружелюбные нотки, как будто перед ним была не едва знакомая девушка, а горячо любимая сестра:
– Извини, если что не так… Располагайся с комфортом… Пульт от телевизора…
Взгляд его забегал по комнате.
– … В общем, не стесняйся… Если не хочешь утром с ним встречаться, – кивок в сторону комнаты, в которой спал Михаил, – я тебя провожу.
Маша немного покраснела, она была озадачена и смущена. Увидев, что попал в «десятку», Андрей неожиданно растерялся: Михаил не был лучшим другом, – всего-навсего «нужный человек», – но он был гость.
– Раньше под окнами ночь напролёт шумели эти старые венгерские автобусы, уходившие в аэропорт. Родители ужасно жаловались. Теперь ходят маршрутки, они не шумят. Ты будешь спать спокойно.
– Надеюсь, что нет… – улыбнулась она.
– Спокойной ночи, – пробормотал Андрей, едва владея собой, и вышел, оставив девушку в недоумении.
У себя в комнате он какое-то время ходил взад-вперед, проигрывая возможные варианты событий – как прошедших, так и будущих. Потом застелил диван и в изнеможении опустился на него. Так лежал он, уставившись в потолок – подавленный и недовольный самим собой. Сердце бешено стучало. Он вспомнил, что, уходя от Маши, пятясь к двери, он, возможно, увидел нечто такое, что не должен был видеть. Это был просящий взгляд брошенной девочки, с которой никто не хочет играть, которую никто не воспринимает всерьез. Да, это было так, – какую-то долю секунды перед тем, как её красивые черные глаза вновь стали равнодушными.
Тихо скрипнула дверь, и в темном дверном проеме появился стройный Машин силуэт.
– Андрюшка! – шепотом позвала она. – Я хотела спросить…
– Да, заходи… – не давая ей договорить, отозвался он, тяжело дыша.
Осторожно ступая босыми ногами, она прошла в комнату, с любопытством озираясь, и остановилась, не дойдя трех шагов до окна. Так она стояла, держа левую ногу на носке, её щиколотка при этом чуть заметно дрожала. Проведя рукой по животу, спросила с придыханием:
– Это окно выходит во двор?
Как будто все, что её интересовало в этом доме – это окна и то, в какую сторону они выходят.
– Да, – ответил Андрей, гостеприимно распахнув одеяло, – ты присядь, стоять же неудобно…
Она присела на край дивана, обхватив колени руками:
– Ты один в семье?
– У меня есть младший брат, – ответил он, распахивая одеяло еще шире, и заботливо прибавил, – заберись с ногами на диван, приляг, тебе же холодно…
Она послушно легла спиной к нему, и он укрыл её одеялом.
– Твой брат намного моложе тебя?
– На десять лет.
– Это ваша общая комната?
– Нет, он спит в зале.
Диван был узкий, они лежали, тесно прижавшись друг к другу.
– Тебе неудобно?
– Нет, мне хорошо… – ответил Андрей. – Твоя одежда, она может помяться… К ней прилипнут волосы, пыль, мы не сможем её с утра почистить… Надо бы снять её…
– Да, я не подумала, – ответила Маша будничным тоном. Повернувшись на спину, она принялась стягивать с себя блузку. Небрежно бросив её на пол, стала снимать джинсы. Потом повернулась к нему лицом:
– Всем мужикам нужно только одно – побыстрее раздеться. А поговорить?
– Видишь ли, – хрипло ответил он, целуя её почти по-дружески, – Михаил тебе не пара. Он мужлан, бросающий тень на всех остальных. Он не стоит и следа, оставленного твоей красивой ножкой на полу! И еще – твоя красота. Мало кто видит, что незаурядная красота скрывает тонкий ум, высокий интеллект. Увидев тебя, парни просто теряют голову. В таком состоянии не до общения…
Они лежали, лаская друг друга ленивыми движениями, так, будто делали это уже много-много раз.
– Моя мама говорит, что я – обычная. И я всегда думала, что со мной неинтересно, что только со мной можно так разговаривать, как этот… хмырь… Других можно обхаживать, как принцесс, а со мной – вот так, или в постель, или – до свидания.
– Какие твои годы, – ответил Андрей отеческим тоном, чувствуя, что сердце вот-вот выпрыгнет из груди, – запомни: кто бы что ни говорил: ты – самая лучшая на свете девочка, ты – принцесса из принцесс, парням за счастье просто провести время с тобой, не говоря уж… обо всем остальном!
Говорил он страстно, с воодушевлением, – слова, которые сами по себе не имеют никакого смысла, но выражают желание.
Её глаза были полузакрыты, ресницы, казалось, отбрасывали голубоватые ночные тени на её щеки, влажные губы поблескивали, небольшая упругая грудь тяжело вздымалась. Вместе с её дыханием наружу вырывалось пламя, таившееся у неё в груди, он же не мог распознать, что она ощущает в эту минуту. Она обвила его шею тонкими руками, и горячая волна захлестнула Андрея. Они припали губами друг к другу, и в ночной тишине стоны наслаждения слились с неторопливыми гаммами громкого храпа спящего автомеханика.
…Вынырнув из омута блаженства, обретя способность говорить, он спросил:
– Послушай… Ты – чудо! Но за что мне… такой подарок?
– Какой же ты наивный! – откликнулась она. – Это я решила сделать себе подарок. У меня послезавтра день рождения. Вот, думаю, волшебный случай вырваться в реальный мир отношений между мужчинами и женщинами.
Они стояли под душем, обнявшись. Андрей ничего не видел, и не ощущал, думая о том, что произошло, и как себя дальше вести. Не будучи ханжой, он все-таки считал, что девушка, расставаясь с невинностью, должна обставить это как-нибудь иначе. Все вокруг казалось зыбким и расплывчатым, как их отражение в запотевшем зеркале, которое она разглядывала.
– Какой ты красивый.
– И это всё? – спросил он, целуя её влажные волосы.
Тут он заметил шрамы на её левом предплечье и спросил, что это такое. Она ответила после долгой паузы, избегая встретиться с ним взглядом:
– У меня был период ужасного отчаяния. Мне было реально плохо. Даже не знаю, как объяснить… Короче, спроси меня потом об этом.
…Ночь была на исходе, полоска на востоке чуть посветлела, а они все не могли наговориться. Маша рассказывала о себе сумбурно, сбивчиво. Она была обижена на свою семью. Старшую сестру всегда считали более красивой, её больше любили и больше старались для неё. И она капризная, испорченная девка. Именно благодаря ей Маша страдала от депрессий. И благодаря старшей сестре софизм «жизнь – предельно тоскливая штука» проник в сознание Маши гораздо раньше, чем у её сверстников. Она себя считала существом отсталым, неудачливым, обреченным прожить тусклую, тяжелую жизнь.
– Мне еще надо заехать домой, погладить халат, взять учебники, – опомнилась она, обрывая разговор на полуслове.
И выскользнула из-под одеяла. Мгновение она стояла, застыв в свободной позе – восхитительная, как радуга, разорвавшая сетку дождя. Потом начала собирать вещи по комнатам.
Рассвет надвигался стремительно. Уже было светло, когда она, одевшись, стала приводить себя в порядок перед зеркалом.
Андрей вызвал такси, вместе с Машей спустился вниз.
Расплатившись с шофером сразу, спросил её:
– Когда мы увидимся?
– Ты этого реально хочешь? – спросила она, в свою очередь, приглаживая его взъерошенные волосы. – Или ты спрашиваешь так, для приличия?
– Ты разве сама не чувствуешь?
– Да, что-то есть. Ты с кем-нибудь встречаешься?
