рюмкам. Катя сидела молча, потягивая вино. Андрей вспомнил о существовании каких-то странных, запутанных отношениях в семье Третьяковых – между Сергеем Владимировичем и его женой, между ней и их дочерью, между матерью Сергея Владимировича и невесткой. А то, что Катя иногда скупо рассказывала о своих семейных делах, легко вписывалось в эту странную фантасмагорию неузнавания – мало того, что Андрей не узнал её отца, она сама иногда казалась совсем другой девушкой, не из его двора, и не из его детства.
– Почему вы не кушаете? – спросил Анзор.
– Объелись, как пауки, – улыбнулась Катя.
Он поднял стакан, доверху наполненный чачей:
– Тогда будем её кушать.
И залпом выпил.
– Ну а ты чем будешь заниматься?
– Хочу заняться бизнесом, – ответил Андрей, закусив квашеной капустой. – Давно собирался.
– Это правильно. Я не представляю жизнь без своего дела. Удивлялся раньше, как могут люди жить без этого. Удивлялся, пока не понял, вернее, не почувствовал, разницу между людьми. Что стало бы, если бы все люди мыслили и действовали одинаково?
Ты, Андрей, человек умный, самостоятельный, в тебе есть здравый смысл. Это само по себе большая редкость. У тебя всё получится, чем бы ты ни занялся. Главное, в ведении своих дел не принимай ничего как что-то постоянное, раз и навсегда избранное.
Жизнь проста и сложна одновременно. Проста потому, что правил, или истин, хоть и много, но все они известны. Сложна потому, что модель поведения, удобная на сегодняшний день, завтра оказывается негодной. Как из общеизвестных истин скомбинировать мировоззрение завтрашнего дня?
В один из обычных дней оказывается, что всё не так. С виду ничего не изменилось. Небо не разверзлось. И ночь не покраснела, хотя бы по углам. И земля под ногами не гудит. И горы не рухнули. И день не принял обличья хотя бы взбесившегося медведя. Но я уже, черт возьми, не могу грохнуть того демона, что не заплатил мне за работу! Нет такого закона, по которому я не могу этого сделать. Пуля всё так же вылетает из ствола, и кинжал всё так же режет. А неплательщик, падла, оделся такой невидимой бронёй, что не подступишься. Изобрёл же, гад, такие штучки, что не тронь его, и не обидь.
Смотришь, а вчерашние отсосы вдруг зажили хорошо. У кого-то глупые овцы, которых только на убой, стали усиленно плодиться. У другого курица, уже общипанная на плов, отважилась, выпила воды, посмотрела на бога, и двадцать цыплят высидела. А неудачник, собиравшийся повеситься, вдруг выиграл миллион.
Что произошло? А то, что старые понятия устарели, а новые еще не всеми усвоены. И понятия – что старые, что новые – сделаны из конструктора, все детали которого давно всем известны. Но комбинируются они каждый раз по-новому – в зависимости от развития научно-технического прогресса, от господствующей в обществе морали, от привычек, от бытовых условий граждан. В общем, формируются для удобства людей, ими пользующихся. Совершенствуются, модернизируются, но сути своей не меняют. Как модели автомобилей или компьютеров.
Тут со второго этажа спустилась Тинатин.
– Пытаешься учить молодежь? Не засоряй им уши сгнившей травой!
Подойдя сзади, она обняла за шею мужа, и резкость слов смягчила ласковой улыбкой.
– Дети остались наверху с дедами. Пойдемте, погуляем в сад.
– Точно сказано: красоту женщины нельзя измерить её разумом, – проворчал Анзор.
Все вместе встали и, прихватывая каждый что-нибудь со стола, направились по коридору на улицу.
Жара спадала. Восходящая луна заливала мягким светом светло-бежевые стены дома и причудливые заросли сада. Светильники в нишах и на узких подставках сделались незаметными, померкли, и стало светло, как днём. Большие лапчатые ветви чинар, обступивших дом, как безмолвная стража, отбрасывали на землю свои узорчатые тени.
– Эта царственная пара, нашедшая счастье после трёх лет разлуки, поселилась на родине мужа? – спросила Катя.
– Да, они жили в Кутаиси, – ответила Тинатин.
– Мужчины раньше всё решали.
– Они и теперь так думают, – задумчиво произнёс Андрей.
По дорожке, усеянной мелким гравием, они шли вдоль живой изгороди из подстриженного самшита.
– Как странно слышать это сегодня, в век стремительно меняющихся взглядов: «они поженились и зажили счастливо», – рассуждала Катя. – Брак есть, в сущности, запись, одна из многих, которые государство делает для того, чтобы отдать себе отчет о состоянии своих подданных, так как в цивилизованном государстве каждый должен иметь свой ярлык. С точки зрения нравственной эта запись в толстой книге даже не обладает тем достоинством, что может соблазнить женщину завести себе любовника. Нарушить клятву, данную перед мэром, – кому это придёт в голову?
Тинатин взяла мужа под руку.
– Мы венчались в церкви. И зарегистрировали свой брак в ЗАГСе. Наша семья защищена двойной защитой.
– Наверное, чтобы познать радость прелюбодеяния, надо быть человеком набожным. Ведь запись в журнале, что она для сына божьего?
– Как же вы поступите? – спросила Тинатин.
Катя взяла под руку Андрея.
– Мы сделаем всё, как у людей. Всем известно, как это глупо – делать всё, как у людей. Разум – такой же ограниченный ресурс, как всё, что имеет ценность, как драгоценные металлы, как деньги. И в нужном количестве находится у меньшинства людей. Единицы поступают так, как нужно, остальные делают всё наоборот. И я ломаю голову, что делать. Наверное, я глупа.
– Делай то, что скажет тебе твой мужчина, и не думай, – бросил Анзор через плечо.
– Я не могу не думать, – возразила Катя. – Я думаю, думаю, и чувствую, что схожу с ума.
– Когда женщина думает, она забывает сущность дела, – заключил Анзор, остановившись.
Все остановились. Они подошли к увитой плющом беседке.
Ночь сдвинула над землёй тёмные крылья. Луна, привалившись к горе, отливала зеленоватым серебром. Затаённые шорохи доносились отовсюду. В ночной мгле, сдавливая долину, неслышно надвигались тёмные валы. Перекатывались через бугры, лощины, балки. Затрещали в оврагах сухие ветки, стукнулся покатившийся камень, посыпалась земля. Зашуршали ветви. Надвинулись тёмные тени.
Отпив вина, Анзор передал бутылку Андрею. Тинатин разломила пополам персик, и передала Кате половинку.
Она рассказала, что когда был куплен этот участок, здесь стоял двухэтажный однофасадный дом. Анзор пристроил к нему под прямым углом еще один дом. Потом, выстроил еще два дома, и замкнул, таким образом, четырёхугольный контур. После этого в едином стиле облицевал наружные и внутренние стены. Тинатин порывалась ему помочь – она собиралась изготавливать, как это делали в старину, саманные кирпичи. Но муж проигнорировал её стремления.
Анзор заливисто расхохотался:
– Ай, чертовка! Представляешь, Андрей, картину: молодая девка, белоручка, месит… скажем, глину, и делает кирпичи.
– Но я хотела тебе помочь! Должна же я была внести свой вклад в постройку нашего дома.
– Сиди дома, вот твой вклад!
– Он ничего не понимает, – горестно проговорила Тинатин, прижимаясь к мужу. – Я хотела, как лучше.
И она выпила вина.
– А много ты понимаешь, саманная голова?! У нас тут дом, или чабанская хибара? Когда женщина забывает суть дела, она говорит: «так лучше».
И Анзор рассказал, каких трудов ему стоило построить эту виллу. Правдами и неправдами раздобывал он стройматериалы, рыскал по горным селениям в поисках дармовой рабочей силы. Разорил четыре строительные фирмы. Потом разбирался с их «крышами». Кого ни кинь, у каждого есть «крыша». Сам
