– Утку. Жареную утку, я имею в виду, – пояснила Анжелика.
– Взрослым дядям и тетям надо убедить Ольгу, что дело обстоит именно так. Или на чем-то подловить ее. Или, попросту, купить. Она же, насколько я успел понять, очень непростой человечек. Возможно, они просчитались именно в этом – думали, что она более обычная и более-менее похожа на стандартную малоумную молодежь из «Дома-2» и прочих молодежных фабрик по клонированию. Ведь их всех очень легко купить – для профессионала это очевидно. Ярмарка-праздник более-менее породистого скота в сельскохозяйственных американских штатах. С аукционами, конкурсами, хотдогами, кока-колой, танцами и фейерверками – все как положено. Каждый из них уже возникает на экране (сцене, помосте) с биркой на шее – объявленная цена. Делайте ваши ставки, господа! Кто больше? И ведь по количеству их столько, что эта самая «Гармония» вполне закономерно могла ошибиться, принять аутентичность «Детдома» за чистый имиджевый ход…
– Вадим… – Анжелика с шелестом потерла одна об другую замерзшие ладони. Она сама терпеть не могла этот вульгарный жест, но кисти рук мерзли почти нестерпимо, хотя в комнате было не так уж холодно. «Наверное, нарушения периферического кровообращения,» – отстраненно подумала Анжелика и произнесла вслух. – То, что вы говорите, звучит весьма логично и правдоподобно, в отличие от происков националистов и, уж тем более, загадочного православного ордена. Но мне очень тревожно. Что, если они так и не сумеют с Ольгой договориться? Что тогда? Отпустить ее они не могут, так как, по их понятиям, она вполне может обнародовать всю историю только что описанным порядком, и тем самым привлечь позитивное внимание к себе и «Детдому» (Мы, в отличие от других, не продаемся!) и одновременно здорово повредить «Гармонии». Да что там, при умном подходе к делу и достаточной доле мстительности и стервозности можно попросту камня на камне не оставить от репутации фирмы, не говоря уж о возбуждении уголовного дела, также возможном… Что же они тогда? Убьют ее?
– Это вряд ли. Скорее то, о чем мы с вами, Анджа, говорили с самого начала. Доказать на практике, что девушка невменяема. Разве можно верить психопатке и наркоманке?
– Ужасная перспектива. Итак, мадам Огудалова, наци и «Гармония». Каковы же будут ваши действия?
– Я уже сказал: встречи с «подозреваемыми» под нашим наблюдением, ну и, собственно, то, что называется частным сыском. Непрофессионалам редко удается спрятать человека так, чтобы ниоткуда не торчала та или иная ниточка. А профессионалом в области похищения людей никто из наших фигурантов, к счастью, все-таки не является.
Глава 10
Закат выглядел отвратительно, по мнению Владимира. Над сизо-серой ножевой поверхностью озера словно разбросаны по небу клочья свежего, еще сочащегося мясного фарша. Кай, напротив, глядел страстно, не отрываясь, и хищно раздувал большие, красиво прорезанные ноздри. У его ног стояла бело- синяя и, по всей видимости, тяжелая сумка.
Владимир молчал, ожидая. Дети, которые растут в детдоме, часто излишне суетятся, требуя от мира недоданного им внимания, и потому бывают навязчивыми. Владимира сей недостаток счастливо минул.
Кай сказал, что он хочет говорить, и ему удобно делать это где-нибудь за городом. Владимир самым комфортным местом на свете считал тихую комнату с минимумом вещей и плотно закрытой дверью. Но спорить с Каем не стал и сразу же согласился. Помимо всего прочего, он допускал, что Кай хочет все-таки драться, хотя это и казалось ему в сложившихся обстоятельствах совершенно нелогичным. Но поскольку юноша уже знал, что на свете существует множество видов и разновидностей логик, он постарался отнестись к происходящему с пониманием. Шансов против Кая у него не было в любом случае, хотя драться в комнате действительно неудобно. На берегу Ладожского озера куда сподручней.
В электричке, почти пустой в середине недели и в середине дня, Кай молчал, и за два часа поездки, кажется, даже ни разу не пошевелился. Если бы не проблескивающие зелеными искорками глаза, можно было бы забыть о его существовании. Владимир достал предусмотрительно взятую с собой книгу в мягкой обложке и прилежно читал ее, водя глазами по строчкам и ничего не понимая.
Пока ждали автобуса, ехали на нем до станции Заостровье и шли сначала по грунтовой дороге, а потом и прямо по лесу, Кай заметно оживился. Говорил он по-прежнему крайне мало, но то и дело указывал Владимиру на что-то и одновременно недвусмысленным жестом демонстрировал, что следует делать с тем, на что обращено его внимание. Владимир легко понимал Кая и даже не находил его манеру особенно странной. Ребром ладони к глазам – смотри! Указательный и средний палец к уху – слушай! Круговые движения всех пальцев руки сразу – потрогай! Отчетливое шевеление ноздрей и даже всего носа целиком (Владимир никак не мог сообразить, как это у Кая получается, ведь вроде бы люди от природы лишены такой способности) – нюхай! Нежные, еще не раскрутившиеся улиточки папортниковых листьев, капли обжигающе холодной воды в подушечках ярко зеленого мха, растущего на огромных валунах, оживленный, слегка удивленный шум пробудившегося после зимы леса, желто-фиолетовые цветы печеночницы с их слабым, странным, съедобным запахом. Как оглашенные, орали в весеннем лесу птицы. От их непрекращающегося, вездесущего крика начинала бить дрожь.
– Рано весенние цветы мало пахнут, – счел нужным объяснить Кай. Он знал, что на обоняние обычные люди почти не обращают внимания. – Потом, летом, – сильно. Осенью – опять слабо.
Владимир молча кивнул, наклонился, чтобы разглядеть паучка на листке ландыша, который, пятясь, очень быстро шевелил передними лапами, вытягивая паутину.
– Живет, – прокомментировал Кай.
– Эт-то точно, – здесь уж даже Владимир не удержался от иронии. При всех своих странностях и особенностях наши герои все же были и оставались двумя молодыми самцами, интересы которых схлестнулись вокруг одной и той же самки. Во всяком случае, именно так понимал ситуацию Владимир.
Но над Каем и его манерой говорить и объяснять свои мысли так много иронизировали, что он сделался к этому попросту нечувствительным.
– Да, – сказал Кай. – Странно. Многие люди про себя знают точно – я живу, – для верности он ткнул себя пальцем в грудь. – А другие для них – будто рисунки стоят, бегают, разговаривают. Люди, звери, деревья, трава – все. Не чувствуют их разве? И еще: если от них не брать, не меняться с ними, – Кай плавным, но четко очерченным жестом обвел рукой весь мир, включив в него не только лес и озеро, но и мясной закат. – Так ведь сам скоро станешь – рисунок, плоский такой, меньше живой, чем Настя рисует. Как – не понять это? Я не знаю.
Владимир честно и потому очень долго думал над длинной философской речью Кая.
– Правильно ли я понял, что вы, Кай, чувствуете вот этого паука? – наконец, спросил он. – И при желании даже можете с ним в каком-то смысле отождествиться?
– Да, – кивнул Кай. – И лист, на котором он, и цветок, который вон, из этого листа высунулся. И солнце, и лес, и озеро. Как иначе? Ты разве – нет?
– Я – нет, – твердо сказал Владимир и, подумав, добавил. – К сожалению. Прошу меня извинить.
Кай спрятал кулаки в карманы куртки и, опираясь на них, поднял плечи, как бы говоря: «чего там извиняться! Не можешь – тебе же хуже!»
Когда солнце зашло окончательно, Владимир практически перестал видеть. Только светлые полосы на поверхности озера приковывали взгляд, изгибались, двоились, двигались и жили какой-то своей, особенной жизнью. Яркая белая звезда висела низко над горизонтом. Вкрадчиво шуршал прибой, и где-то в лесу неуверенно пробовал голос соловей. Кай же как будто и не заметил исчезновения дневного светила. Он ступал и двигался также уверенно, как и до заката. Пожалуй, наоборот, с наступлением темноты в его движениях проявились какой-то особой четкости общий рисунок и чисто инстинктивная грация сумеречного зверя. Чуть отступив с линии прибоя, он развел костер на вершине небольшой дюны, поросшей мхом, вереском и молодой, тонкой, похожей на зеленые волосы травой. Достал из сумки котелок, две кружки, буханку хлеба, банку консервов, нож, чай в жестянке и коробку с кусковым сахаром. Разложил все это на траве. Владимир сидел на камне, смотрел с интересом. Помогать обустраивать лагерь даже не пытался, так как понимал, что будет только мешать.
– Сейчас чай будет, – сказал Кай. – Я думал: можно сок из березы пить. Поглядеть – поздно, время прошло. Ты лучше сидеть на земле, теплее.
– Благодарю вас, мне не холодно.
– Сейчас – не холодно, не чувствовать. Потом – раз, замерз, простудился. Я виноват. Озеро большое,
