обожает читать комментарии каких-нибудь деятелей от психологии в газетах и отвечать на вопросы псевдо психологических тестов в журналах. «Что вы знаете о качественном супружеском сексе?» «Хороший ли вы родитель?» «Стоит ли вам заняться бизнесом?» и т.д.

– Я не в Питере родилась, а в Рязанской области, – начала свой рассказ Алина. – Городок называется Соловей, вы никогда, наверное, о таком и не слышали…

– Это странно, но как будто бы слышала, – медленно возразила я. – Но вот не могу вспомнить, когда и по какому поводу…

– У нас только название красивое, а вообще-то там такой… заповедник гоблинов. Когда-то был большой комбинат пластмасс, пять шестых жителей на нем работали. Пили всегда. Водку и… всякое другое. Воровали с комбината, очищали и… травились химией, едва ли не каждый день в больнице помирал кто-нибудь. Отец у меня так помер, мама рассказывала. Потом комбинат встал, и все вообще непонятно стало. Когда я росла, мама в больнице уборщицей работала, а сестра ее, которая с нами жила – в прачечной, приемщицей. Только тогда уже люди белье в прачечную не несли, дома стирали, поэтому она и не зарабатывала почти ничего. Но другой работы все равно не было. Мы с сестрой, сколько себя помнили, уехать хотели. Сестра моя старшая, Наташка, вообще-то хорошая, только глупая. Я себя более крутой считала. В школе она училась так себе, а я – очень хорошо, меня все учителя хвалили. А потом вдруг Наташка взяла и в Петербург поехала. Я ее, помню, зауважала сразу, и перед матерью всегда заступалась, когда она ее перед нами с теткой честить начинала. Наташка сначала писала, что все хорошо – на работу на фабрику устроилась, в общежитие, потом даже комнату где-то сняла, несколько раз деньги нам присылала и посылки. Я, помню, шоколадные конфеты трескала, каких и не видела никогда, и уж прикидывала, как подрасту еще немного и – сразу к Наташке. А тут и письма прекратились. Мать с лица спала, ночами не спала, все нитроглицерин пила. Я тоже ревела в подушку, телевизор-то все смотрят, а там – сплошной криминал, «600 секунд» и всякое такое, вот я и решила, что убили Наташку в Питере. Хотя, если б подумать могла: кому она нужна-то? Никому, как потом-то выяснилось… В общем, прошло еще время и Наташка нашлась: приехала обратно в Соловей, да не одна, а с дитем: девочкой Дуняшей. Мать-то с теткой так обрадовались, что жива-здорова, что и ругаться не стали. А мне, помню, обидно было до слез, как-то даже не выдержала, накричала на нее: «Вот дура-то! Идиотка кромешная! Все же путем у тебя было! Не могла подумать хоть немного, уберечься! Шлюха ты! Привезла из Питера прибыток в подоле! Хоть бы обо мне подумала, дождалась, пока я к тебе приеду! Кто меня теперь отпустит? И куда мне деваться, после такого-то? В омут головой?!» Наташка плакала, уговаривала меня. Но я нос задрала, и с той поры с ней больше не дружилась. Тоже дура была, конечно, – Алина вздохнула. – Почему она мне должна?… В общем, стали жить дальше, впятером. Дуняша болела все время, орала по ночам, грудь не брала. Врачиха из поликлиники придет, наговорит чего-то, напишет, а лекарств-то в аптеке нет. Достать-то можно было, конечно, да за такие деньги, что и подумать страшно. Наташка через все это стала на смерть похожа, молоко у ней пропало окончательно. А мне ее и не жалко почему-то. И Дуняшу тоже. Иногда иду в школу после ночи-то бессонной, ноги заплетаются, голова не варит… иду и думаю: хоть бы она сдохла поскорее. Наташка бы на работу пошла, в семью – не убыток, а прибыток. Потом ловлю себя: чего ж это я такого желаю-то! Кошмар какой! Это я ли? Или чудище какое из страшилок? Даже в церковь пару раз ходила, от страха-то. Думала, может бог мне себя найти поможет, поддержит, наставит как-то. Не помог. А потом… Потом, где-то через полгода, к Наташке-то, хотите верьте, хотите нет, мужик из Питера приехал. Старый уже, испитой весь, потасканый, плешивый, Володей зовут. Я даже и после не поняла, кто он вообще такой – отец Дуняшкин или еще какой-то сбоку-припеку – отдельный сестрин обожатель петербургских времен. Но, черт возьми все на свете, – приехал он красиво. Вошел в дом (Наташка как раз Дуняшу кормила) – нам всем поклонился, цветы какие-то квелые на стол положил, встал на колени, обнял Наташкины ноги, посмотрел ей снизу вверх в глаза и говорит: «Я нашел вас. Прогонишь – сейчас уйду. Позволишь – насовсем останусь, тебя, Наташа, с дочкой беречь буду.» У Наташки-то от потрясения ужасного и прекрасного челюсть отвалилась. Сидит, коленки вместе, глаза в кучку и молчит. Володю этого трясет крупной дрожью. Хорошо, тетка спохватилась, засуетилась вокруг: «Да вы встаньте, да пройдите, да вот тапки, да вот чаю с дороги…». Потом уж и Наташка отмерла, ревмя заревела… А я – вот удивительно-то! – на все это смотрела и завидовала. Странно все-таки: мне этот плешивый Володя и тогда, и навечно с приплатой не нужен был. Предложи – отказалась бы сразу. Но все-таки, в тот момент – завидовала Наташке аж до злых слез. К ней, к дуре с ребенком пригулянным, расхристанной, на смерть с косой похожей, из самого Петербурга – и на колени, а я – умница, красавица, пропадаю ни за грош… А-а-а!

И опять стали жить. Володя никого у нас не знал, и на работу, конечно, устроиться не мог – своим мест нету. Но руки у него, надо признать, оказались, как говорят, золотые – там это починит, здесь то поправит, сначала в нашем дому, потом окрест, и все, считай, за копейки. Слышали, говорят: «будь проще – и люди к тебе потянутся». Вот Володя у нас был совсем простой, люди и потянулись. Потом они участок взяли, стали там картошку сажать и всякое такое прочее. Мать-то с теткой давно хотели, но без мужика – никак. А тут – Володя. Пашет в охотку, будку какую-то из отходов сколотил… Иногда там ночевать оставался – в двух комнатах вшестером, сами понимаете… Однако, Наташка от всего похорошела даже, а Дуняша спать стала лучше. Потом, конечно, сущность-то володина запойная о себе вспомнила – но тут уж мать себя проявила – так над ним хлопотала, что будьте-нате. Сама по утрам рассол подносила, ботинки стаскивала, блевотину подтирала, Наташку уговаривала. Боялась, видать, что сестра выгонит его, и опять семья без мужика останется. Собака и то хорошее отношение ценит, а Володя все же человек. Ответственность понимал, старался держаться, да и пьяным – ему не в укор, не злым был, рук не распускал и не хамил, а наоборот – песенки какие-то детские пел, про пионеров, истории рассказывал, как на Кубу ездил, а потом – спать до утра ложился и все. Воняло только у них в комнате, да и храпел он по пьяни так, что даже я в другой комнате просыпалась. А уж как там Наташка с Дуняшей… Впрочем, у меня мама с теткой тоже на два голоса выводили…

В общем, жизнь наладилась. По вечерам они Дуняшу купали, а потом мы все вместе за стол садились и ели картошку с огурцами или макароны с выменем. Раньше-то по вечерам хлебом с молоком обходились, а теперь как же – мужчина в доме, ему настоящая еда нужна. Обсуждали погоду и виды на урожай. Иногда мне указания давали: «Ты давай учись, учись, Ленка, это в жизни завсегда полезно…». Володя говорил, а мать с теткой так важно головами кивали – соглашались. После ужина я уроки на кухне делала, а они телевизор смотрели и в домино резались. Или в карты, в подкидного дурака. Мать с Володей такие азартные оказались, а Наташка по глупости своей даже в дурака всегда проигрывала. Володя ее потом утешал, по головке гладил и конфетки совал. А потом они спать шли, а у Наташки была такая коротенькая рубашечка ночная, синяя в желтую горошку и с кружавчиками, не то Володя ей подарил, не то сама для красоты купила. Спрашивала у меня: «Мне идет?», а у самой ножонки такие тоненькие, кривенькие из-под рубашки торчат, коленки круглые, а ниже все желтой шерсткой поросло, в цвет горошкам. Меня, помню, чуть не вытошнило…

Я уже в десятом классе училась, вытянулась, расцвела по-женски – это все говорили. Парни всё норовили в углу зажать и полапать – нравы у нас в Соловье простые. Мать тоже на меня опытным глазом глядела и приговаривала: «ну вот, Леночка, беды-то наши вроде кончились, хорошая полоса пошла, тьфу, тьфу, тьфу, плюнуть три раза – чтоб не сглазить, может и ты теперь хорошего человека встретишь, будет и у тебя…»

ЧТО будет у меня? Откуда ОНО возьмется? У меня даже в голове мутилось, как подумаю. Если мне, значит, повезет, то я проведу свою жизнь вот так, как Наташка? От таких мыслей иногда из окна хотелось выпрыгнуть.

Тогда, если вы помните, везде всякие конкурсы устраивали. От скуки, да от общей тошнотности жизни. Ну, я о себе всегда много понимала, и, когда узнала, – сразу пошла. Представьте, выиграла без вопросов. Можете не верить, но другие-то девочки мне и в подметки не годились. Я и двигаться могла (в детстве в кружке гимнастики занималась), и книжки читала, и тетка моя из журналов мод мне всегда одежку на машинке шила. А вкус у меня и свой есть. Стала я «мисс Соловей». Потом меня в Рязань послали, на такой же конкурс. Там я тоже второе место заняла… Потом в клипе снялась, который крем рекламировал…

Это уже совсем другая жизнь получалась. Не сказать, чтобы уж очень приятная, но обратно в Соловей я не собиралась. Экзамены за одиннадцатый класс сдала экстерном, поступила в Рязани в колледж, учиться на модельера. Продолжала в конкурсах участвовать, в Москву ездила, там, правда, никакого места не заняла… Потом замуж вышла…

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату