Перед деревом, которое она любила и почитала, как самую ценную реликвию в своем доме, стоял мужчина и любовался его необычными, причудливыми формами. Это было древнее дерево, посаженное не менее столетия назад ее славными предками. Лица мужчины не было видно. Он стоял спиной. Заслышав легкие шаги по дорожке сада, мужчина обернулся.
– Лисипп! Ты в Афинах?! – радостно воскликнула Таида.
– Хайре, богиня!.. Я любовался этим деревом. Какой мощный вечный образ! Старое дерево не сдается и тянется к свету, к жизни.
Таида протянула ему руки. Прикоснувшись к ее рукам, скульптор почувствовал, какая у нее гладкая и нежная кожа. Потом Таида улыбнулась ему, и Лисипп забыл обо всем, кроме того, что она здесь, рядом с ним. Ему никогда еще не встречалась женщина, при одном взгляде на которую у него перехватывало дыхание.
– Никогда в жизни моим глазам не узреть подобного сияния! – восхищенно проговорил он.
Она не спешила отнимать свою руку. Лисипп потянулся к ней, заключил в объятия и крепко поцеловал в губы.
«Вот человек, который первым поцеловал меня после моего возвращения из храма Афродиты», – эта мысль буквально пронзила Таиду.
– Войдем в дом, – предложила она Лисиппу, высвободившись из его объятий.
В большой светлой комнате Таида усадила Лисиппа на самое почетное место на тронос и удобно устроилась рядом на изящном клисмосе с изогнутой спинкой.
– Я очень рада, что ты пришел повидаться со мной, – с лучезарной улыбкой произнесла она. – Что привело тебя в Афины?
– К ста четырнадцатым Олимпийским играм я хочу сделать статую «Апоксиомена».
– Атлета, счищающего с себя песок стригелем? Интересно!..
– Да. И еще атлета, завязывающего сандалии. Я хочу осмыслить каноны Поликлета.
– Поликлета? Его скульптуры великолепны. Это высокая классика. А какой динамизм в его «Дорифоре» и «Диадумене».
– Та права. И его копьеносец, повязывающий голову лентой победителя, и его «Амазонка» подчеркивают динамичную выразительность тела, а я хочу попытаться приблизить скульптуру к оригиналу, сделать тела атлетов более легкими, жизненно достоверными.
– Да, твой Александр удивительно похож на царя, – согласилась Таида и подумала, как ей легко и интересно с этим человеком.
– Знаешь, по дороге в Афины я посетил многие храмы и был удивлен однообразием статуй Зевса, сделанных как бы с Александра…
Улыбка исчезла с лица Таиды.
– Сейчас многие без меры восхваляют Александра, не думая о том, что могут погубить его. Лесть, подобно повальной болезни, распространяется мгновенно.
– Вот-вот! Но Александр с удовольствием пьет полные чаши этой отравы.
– Александр нарушил самый главный принцип в мировоззрении мудрого правителя: важнее всего люди, их благополучие. Они должны иметь возможность учиться, расти, совершенствоваться, а не вести войны, которым не видно конца, – с чувством произнесла Таида.
– Ты тоже веришь в право каждого человека продвигаться вперед в меру его способностей?
– Конечно.
– Я попросил у царя разрешение, пока он будет в Индии, покинуть его и работать над статуями атлетов. И ты помогла мне.
Таида искренне удивилась услышанному:
– Я?!
Внимательные глаза скульптора изучали сидящую перед ним удивительную молодую женщину. Лисипп любовался ее нежным лицом, точеной, словно из мрамора, фигурой. В дымке то сгущающейся, то тающей Таида начала приобретать черты то величавые и спокойные, как у мудрой Афины, то страстные и призывные, как у богини мщения, то обольстительные и женственные, как у Афродиты. Он вспомнил ее танец среди ножей на симпосионе в Египте, ее скачущую на белоснежной лошади и, глубоко вздохнув, признался:
– Я так и не смог забыть твоей красоты. Моим самым горячим желанием было снова увидеть тебя.
Испугавшись признания, не обращая внимания на рабынь, расставляющих на столе фрукты, сосуды с вином и угощения, Лисипп быстро встал.
– До скорой встречи, Таида!
Он стремительно, широкими шагами двинулся к выходу. А смотрящая ему вслед Таида почувствовала, что это единственный мужчина, на которого она на самом деле может положиться и которому может вверить свою судьбу.
На душе Таиды потеплело.
III
Возвратившись из труднейшего похода в Индию, где он впервые осознал, хотя и не примирился с этой мыслью, что иногда отступить – значит приобрести многое, вернувшись к развалинам сожженного вместе с афинской гетерой Персеполя, глядя на мрачные руины, Александр думал о Таиде – кем же была она для него. И вдруг, увидев в небе летящую в свободном полете птицу, царь нашел для себя ответ: «Таида – прекрасный символ Эллады. Эллады, которую он забыл во имя Востока».
Царь медленно поднимался по царской лестнице мимо целой кавалькады властителей, изображенных на барельефах. Фигуры воинов чинно маршировали к оставшемуся без потолка тронному залу.
Поднявшись, Александр устремил взгляд к далекой горной цепи, чьи вершины покрывали белые шапки, и сказал подошедшему к нему Птолемею:
– Сохрани в своей памяти то, что я скажу тебе одному, как брату. Македония была страной нашего отца, Филиппа. Эта страна – моя.
Птолемей заметил, что после индийского похода сетка крохотных морщинок покрыла веки Александра – они казались чужими на его молодом лице. Пряди седых волос стали заметны на рыжих волосах после перехода через Гедросийскую пустыню. Сейчас ему было тридцать два года. Ему, Птолемею, – сорок.
– Не раскаивайся, Александр! Ты выстроишь новый, еще прекраснее, и мы устроим там грандиозный пир, – промолвил Птолемей, заметив, что Александр с явным сожалением рассматривает причудливые колонны разрушенного тронного зала.
– Если бы мы не сожгли Персеполь, нас ждали бы роскошные персидские ложа, – с явной досадой произнес Александр. – А теперь…
– Мне и в шатре неплохо! – воскликнул Птолемей. – Более привычно.
Лагерь был разбит неподалеку от города. Большой шатер Дария возвышался над палатками воинов и шатрами военачальников. Александр возил его с собой, чтобы показать себя законным царем Персии.
В закатном солнце почерневшие руины на широкой террасе казались зловещими.
Царь вошел в шатер, позволил Багою, с которым за последнее время не расставался, раздеть себя и попросил оставить одного.
Александр лежал в шатре наедине с собственными думами. Он думал о том, что начал все эти войны, ища для себя не выгоды, но славы! Обрел ли он ее? Безусловно. Но на его веру в свое бессмертие ложились бесконечные раны – одна за другой. Нет такого оружия – режущего, колющего или метательного, – что не оставило бы на нем своей отметины. По ребрам тянулся страшный узловатый шрам.
Он вспомнил, с каким воодушевлением начинался поход к Великому Океану! Он мечтал дойти до самого края земли, укрепить границы своего государства и затем вернуться в Вавилон. Этот город будет столицей его царства. Даже дальновидный Птолемей согласился тогда и сказал что об этом подвиге люди будут помнить вечно.
Александр распростер свои крылья над гигантской территорией. Перед походом в Индию у него было огромное воинство, многие из тех, кто воевал за Дария. Тогда, в начале похода, одного его царского слова было достаточно, чтобы построить неисчислимую армию в фаланги и мгновенно развернуть кругом. Он являлся перед ними в своем парадном облачении. Его доспехи сияли на солнце так, словно с небес спустился сам бог войны. Потом начались новые битвы. Первая же крепость индов выглядела совершенно
