Александр в задумчивости тихо сказал Гефестиону:
– Ничто так не воздействует на толпу, как суеверие. Они скорее последуют за прорицателями, чем за своими командирами, и предпочтут безумство благоразумию.
Царь повернулся к воинам, громко и уверенно произнес:
– Войско Александра непобедимо!
Гефестион широко улыбнулся, повторил:
– Войско Александра Великого непобедимо!
V
Таида дала согласие посланцу Персея посетить вместе с Иолой пир. Об этом ее настоятельно просил и молодой аристократ Менандр, заинтриговав тем, что она увидит в доме Персея коллекцию уникальных произведений искусства, собранную из разных стран. Кроме того, продолжал уговаривать гетеру Менандр, молодежь жаждет увидеть истинные сокровища Афин на этом пиру.
Таида сама решила нарядить Иолу к пиру. Ее эллинская душа любила наслаждаться созерцанием совершенного человеческого тела больше, чем всем иным на земле. При виде гибкого тела Иолы, словно изваянного из жемчужно-белой массы, Таида не могла скрыть восхищенного возгласа и, отойдя на несколько шагов, стада любоваться этой несравненной, полной весеннего очарования красотой.
– Иола, – воскликнула Таида, – ты прекрасна, как Персефона.
Иола стояла неподвижно, исполненная гармонии, как творение Праксителя. Она подняла руки, выдернула заколки, и в одно мгновение, слегка тряхнув головой, прикрылась волосами, как плащом.
Подойдя к ней и касаясь ее золотистых локонов, Таида сказала:
– Я не стану посыпать их золотой пудрой, они сами светятся золотом. Разве кое-где добавлю золотистого блеска, но слегка, чуть-чуть, как если бы их озарял луч солнца.
Таида увлажнила волосы подруги вербеновым настоем, затем принялась умащивать ее тело благовонными аравийскими маслами, после чего надела на нее хитон из белоснежной ткани с золотым шитьем. Вокруг талии Таида завязала пояс, сплетенный из золотых нитей.
Лишь только прическа была готова, рабыни уложили хитон на Иоле красивыми легкими складками, после чего Таида сама застегнула на ее шее золотое ожерелье, украшенное цветной эмалью и, слегка тронув белокурые локоны подруги золотой пудрой, приказала наряжать себя.
Едва Таида была одета и причесана, перед воротами дома появились великолепные носилки.
Пир в доме Персея должен был начаться сразу после захода солнца.
Носилки доставили гетер в один из самых дорогих районов Афин. Здесь царила благопристойность. Дома были повернуты к улице спиной и смотрели внутрь; им нечего было рассказать случайному путнику, их тайная жизнь открывалась лишь тому, кто был сюда вхож.
У входа в дом было светло и шумно. Горели факелы, которые держали в руках рабы. Гостей встречали музыканты, игравшие на авлоях, сирингах и лирах. В большинстве своем гости прибывали на роскошных носилках, которые втаскивали на холм запыхавшиеся рабы. Едва хозяева опускались на землю, носильщики бежали за угол, в заднюю часть дома, где собирались и коротали часы ожидания рабы, пока развлекались хозяева.
Вечер был теплым; многие из гостей задерживались на пороге послушать музыкантов. Сладкая, как пение птиц, мелодия парила в сумеречном воздухе. По всему было видно, что Персей мог себе позволить покупать лучшее.
В закрытом паланкине, несомые двенадцатью рабами, к дому были доставлены Таида и Иола. На пороге тут же появился хозяин, одетый в бледно-желтый хитон, украшенный вышивкой из золотых нитей. Он был хорош собой: высокий и крепко сбитый, с волевым подбородком и сверкающими черными глазами. Увидев Таиду, он сделал едва уловимый жест рукой. Музыканты тут же заиграли громче и воодушевленнее.
Рабы опустили свою ношу. Таида и Иола ступили на землю, и свет факелов осветил улыбки на их лицах.
Персей выступил вперед, приветствуя юных гетер:
– Приветствую вас, прекраснейшие из гетер на земле, как звезды на небе! Приветствую тебя, божественная Таида! Приветствую тебя, прелестная Иола!
Таида ответила:
– Приветствую тебя, Персей!..
Обняв гетер за плечи. Персей ввел их в дом.
Музыканты, не переставая играть, двинулись следом за хозяином. Последними покинули свой пост факельщики, двое из которых были оставлены у дверей, чтобы светить приветным светом запоздавшим гостям.
Изнутри доносились восхищенные возгласы. Душа пира наконец почтила всех своим присутствием. Вскоре раздались взрывы хохота и восклицания.
Таида и Иола вошли в пышно украшенную прихожую, куда выходили просторные комнаты с высокими потолками, обставленные с небывалой роскошью.
К Иоле подошел Менандр и тут же увел ее в пиршественный зал, оставив Таиду и Персея одних. Таида огляделась вокруг. Все поверхности были покрыты коврами, драпировками, инкрустациями и картинами. Всюду буйствовали краски, ткани и формы.
«Какая безвкусица», – заметила про себя Таида с истинно аристократическим презрением. Но впечатление безвкусицы составляла не сама обстановка, а то, что все в ней было выставлено напоказ. В доме были только самые дорогие произведения искусства и ремесленные изделия: украшенное чеканкой серебро, коринфские сосуды, ворсовые ковры с Востока, покрытые изящной резьбой, инкрустированные перламутром и лазуритом столы и кресла, затейливые и яркие мозаики, превосходные мраморные статуи и великолепные картины. Вне всяких сомнений, все эти творения принадлежали прежде жертвам войны; для того, чтобы собрать столь выдающиеся и разнородные предметы, не хватило бы и целой жизни.
Зрелище явно награбленного великолепия поразило Таиду. Она пожалела, что дала согласие посетить этот пир.
В ее душу закралась тревога. Невольно вспомнив о подарке, Таида содрогнулась.
Голос Персея вернул ее к действительности.
– Счастливы глаза мои, что тебя видят!
Его взгляд обжег Таиду. Он скользил по ее лицу, по шее, по обнаженным рукам, ласкал ее фигуру, обнимал ее, вбирал в себя.
Таида начала расспрашивать Персея, почему для своего пира из всех афинских гетер он выбрал именно их.
Персей объяснил, что он предпочел бы лишиться глаз, чем ее не видеть. Она – его мечта, о которой он грезил всю жизнь. Он соорудит в своем доме ей алтарь, как своему божеству, и будет приносить в жертву мирру и алоэ, а весной – анемоны и яблоневый цвет.
Охватившее Таиду чувство радости почему-то смешивалось с тревогой.
И хотя Персей говорил много и уклончиво, голос его звучал искренне. Красота Таиды опьяняла его, он желал ее и чувствовал, что и впрямь мог бы поклоняться ей, если бы не знал, что она была возлюбленной его заклятого врага, человека, которого он ненавидел всей душой.
Голоса гостей звучали все громче, и Персей, обняв Таиду, ввел ее в пиршественный зал.
За столами на ложах возлежали: афинские аристократы, старые и молодые, жаждавшие забав, роскоши и наслаждений, богатые торговцы и банкиры, а наряду с ними – певцы, мимы, музыканты, танцовщицы, философы, прорицатели, фокусники, остряки и всевозможные, модой или глупостью людской, вознесенные знаменитости-однодневки, – пестрая смесь людей разных сословий и занятий.
Шум, музыка, запах цветов и восточных благовоний туманили головы.
Персей подвел Таиду к ложу, стоящему в центре зала, и возлег рядом с ней. Тело его прикрывал бледно-желтый хитон с вышитым золотым орнаментом. Руки были обнажены и, по восточной моде, украшены выше локтей двумя широкими золотыми браслетами. Это были мускулистые руки, руки воина, созданные для щита и меча! Сросшиеся густые брови, сверкающие глаза, смуглый цвет лица подчеркивали мужественность и силу характера.
По знаку хозяина раб возложил на головы Таиды и Персея венки из роз.
Ощущая излучаемый Персеем жар, Таида вновь испытала охватившее все ее тело наслаждение. Ею
