дозимовал бы спокойно, если бы не «Эммануэль». Фильм его потряс, но не своей идеей, не режиссерским мастерством, а эротизмом и красотой девичьих тел на экране. Он не замечал раньше, что женщины бывают такими гибкими, изящными, а не только пьяными, дряблыми и пускающими слюну. В нем проснулась чувственность! И это шокировало его прежде всего. Теперь ночами ему снились горячие объятия, поцелуи, утонченные ласки, он просыпался с вечной эрекцией. Но когда начинал мечтать о сексе наяву, перед глазами сразу всплывала мать, лежащая враскорячку на полу, и ее сероватые трусы. Желание тут же пропадало… Но ночью возвращалось вновь!
Когда наступила долгожданная весна и Ленька вернулся в Москву, у него возникло еще одно желание (кроме того, как стать режиссером) – завести себе милую, нежную, невинную подружку.
Комнатенка, в которой он появился на свет и где не был уже два года, не сильно изменилась, разве что стала еще более грязной и убогой. Мать же изменилась гораздо сильнее – выглядела лет на шестьдесят, хотя, по Ленькиным подсчетам, не достигла еще сорокалетия. Пила она по-прежнему, правда, мужиков больше не водила, а жила на правах жены с какой-то бабой – здоровенной, жилистой, в синих наколках. «Молодожены» появлению нового жильца не сильно обрадовались, но решили, что за него грех не выпить, поэтому к вечеру надрались, повалились на грязный пол и захрапели. Чтобы не возненавидеть окончательно всю слабую половину человечества, Леня решил в родном доме больше не появляться.
Лето он снова батрачил, а по осени вернулся в ПТУ, дабы за год осилить оставшуюся непройденной школьную программу. Устроился неподалеку дворником, получил комнатенку в коммуналке и зажил почти счастливо. Дни летели за днями, вечера он коротал в видеосалонах, вставал в четыре утра и жил мечтами. А вскоре встретил ЕЕ!
ОНА училась в том же ПТУ, что и он. Приехала из-под Рязани, жила в общежитии. Звали девушку Любой, и имя ей удивительно шло. Хрупкая, с нежным личиком, пухлым маленьким ртом, невинными серо- зелеными глазами, точеным носиком и с румянцем во всю щеку. Открытый взгляд, тихий голос с едва уловимым говорком. Ангелочек, а не девушка!
Леня влюбился с первого взгляда, едва разглядел ее в полутемном коридоре. Они подружились. Через две недели он признался ей в любви, стоя на коленях, как положено, и сжимая в руках дешевый букетик. После столь пылкого объяснения девушка не устояла – отдалась будущему гению. Тело Любаши его не разочаровало: узкий таз, маленькие грудки, тонкие щиколотки. Немного подпортило впечатление отсутствие у возлюбленной девственности, но благородный Леня простил – с кем в жизни не случается. Тогда он еще не имел понятия, что Любаша была первой шлюхой общаги, а когда узнал, было поздно – он ПОЛЮБИЛ.
Стали жить вместе. Леня работал на две ставки, учился, смотрел кино и ОБОЖАЛ. Все, что он делал, делал для нее и ради нее. Ему хотелось положить к ее ногам весь мир, посвятить ей фильм, завалить мехами и драгоценностями. Любаша на все это была согласна, но, видя, что момент исполнения желаний далек и туманен, решила не терять времени даром. Она брала от жизни все, до чего могла дотянуться, а потому были в ее жизни дешевые кабаки, чьи-то дачи и вечно пьяные хлопцы, называемые тогда «рэкетирами». Приходила она под утро, пошатываясь от усталости и вина, ныряла в кровать и делала вид, что только проснулась, когда Ленька возвращался с ночного дежурства.
Так они прожили полгода. И наконец-то он начал о чем-то догадываться. Теперь Любаша не стеснялась – пропадала и днем, а когда возвращалась, была похожа на кошку, втихаря наевшуюся сливок. У нее появились хитрый довольный взгляд и дешевые золотые украшения…
В конечном итоге Ленька все узнал!
Были крики, слезы, мольбы… Но не Любины. Это Ленька просил – не бросать его, позволить ему любить ее. Она позволила – ей было лестно. Она унижала его, разрешала до себя дотронуться только после того, как он поползает перед ней на коленях, рассказывала о своих похождениях, хвалилась количеством любовников. Но он терпел.
Разрубить тугой узел их отношений, как ни странно, помогло кино. Посмотрев однажды жуткий триллер Хичкока «Психо», Ленька поймал себя на мысли, что хочет так же, как в кино, истыкать ножом белое Любино тело. Потом ему приснилось, что он ее душит и наслаждается, когда она всхлипывает в последний раз. Леня понял: или он с Любой расстанется, или станет преступником. Одно из двух. Конечно, имелся еще третий вариант – он сойдет с ума. Он выбрал первый.
Сначала было очень тяжело, почти невыносимо. Потом легче. И наконец, совсем отпустило. Леня повзрослел за это время лет на двадцать и поклялся себе больше никогда не влюбляться.
Почти десятилетие он держался, но неожиданно в его жизнь ворвалась Ирка, и Алан понял, что в очередной раз пропал.
Глава 10
В подвале было тихо, только чуть слышно перебирали лапками крысы. Лешка сидел на драном матрасе, смотрел на пламя свечи и думал. Мысли, одолевающие его, не были приятными. Вот уже два дня он живет бок о бок с Коляном, спит на его матрасе, ест добытую им пищу и, несмотря на то что благодетель узнал адрес Иркиной работы и достал денег на метро, даже не пытается с сестрой связаться. Что с ним? Неужели такая жизнь – все, к чему он стремился? Подвал, черствый хлеб, дешевое пойло под названием «Анапа» – его настоящее и будущее?
Подвал осветился. В отдалении послышались шаги.
– Колян?
– Кто ж еще? – Бомж появился из-за поворота с пакетом в руке. – Чизбургер тебе притаранил.
– Как там на улице? – Лешка не выходил из убежища двое суток, боялся опять оказаться в КПЗ.
– Тепло. – Колян развернул пакет. Достал бутерброды и бутылку. – Хлебнешь?
– Не-а.
– Портвешок. Сладенький. Хлебни, дурень.
– Мне бы пива.
– Во, блин, барин! Пей, что дают! – Колян насупился. Обиделся, наверное.
– С тобой завтра пойду. Бутылки собирать.
– А к сестре?
– Успею.
– Это правильно. Не в таком же тебе виде к ней заваливаться. Вот какое сегодня число? – Бомж посмотрел на приклеенный к стене календарь с обведенными в кружочек числами. – Пятнадцатое. А семнадцатого я в баню иду. Тебя с собой возьму. После можно и к сестре.
– И как часто ты моешься?
– Два раза в месяц, – гордо ответил Колян, славящийся среди бомжей своей чистоплотностью.
– Лады, – апатично согласился Лешка. Ему было все равно. Почему? Сестру он обожает, мать тоже, а не звонит им, не скажет, что жив, здоров…
– Завтра мы чуть за город отъедем. Тут недалеко, минут двадцать на электричке, есть буржуйская деревня. Туда махнем.
– Зачем?
– Эх, тюльпан, там такие помойки!
…За окном едва занималась заря. В своей кровати мирно сопела Валя, тикали часы на стене, на улице чуть слышно шелестели листья. Ирка не спала. Ее одолевали думы и переживания. Прошла неделя, а от брата никаких известий. Розыски, предпринятые Аланом, ни к чему не привели. Лешка пропал.
Ирка рывком отбросила одеяло и пошла на кухню пить кофе. До выхода из дома оставалось два с половиной часа, и она решила потратить их с пользой. Ванна, питательная маска, маникюр – а то со всеми этими переживаниями совсем себя запустила.
Чайник вскипел. Ирка сделала себе кофе и бутерброд, устроилась на табурете, том самом, где недавно сидел Алан, и задумалась.
Алан… Странный тип! Ирка никак не могла понять, как он к ней относится. За прошедшую неделю многое, конечно, изменилось, они стали проводить вместе больше времени: беседовали, гуляли, даже однажды ужинали, но сказать, что узнала его лучше, она не могла. Человек-загадка. Откуда взялся, где учился? Неизвестно. Поражал он Ирку еще и своими взглядами, она стала их ловить на себе последнее время довольно часто. Взгляд у него странный – иногда оценивающий, иногда удивленный, иногда и вовсе какой-то… препарирующий. Будто режиссер рассматривал ее под микроскопом и дивился – что за чудо-юдо
