генералы, солдаты, что не полегли на поле брани. Среди них оказался и ближайший друг короля, маршал де Сент-Андре. Три тысячи трупов и пять тысяч раненных, в которых едва теплилась жизнь, остались на равнине.
Для Франции это была полная катастрофа. Ничто более не мешало испанскому королю Филиппу II идти прямо на Париж и диктовать французскому королю Генриху II свою волю.
Всеобщее смятение охватило королевство.
Племянник коннетабля Гаспар де Колиньи, продолжающий оборонять Сен-Кантен, поклялся искупить ошибку своего дяди и скорее похоронить себя под развалинами крепости, чем сдать ее. Необходимо было хоть на несколько дней задержать наступление врага.
Напуганные парижане спешили покинуть город. Началось массовое переселение ближе к противоположному краю государства, в провинции, подальше от испанских войск. Франция, казалось, погибла… Все плакали…
Генрих, как только ему сообщили о полном разгроме армии и о том, что в лагерь вернулось лишь сто пеших солдат, сразу же оказался раздавлен этим ужасным позором. В этом испытании он не нашел поддержки у своей любовницы. Диана де Пуатье злорадствовала по поводу пленения Монморанси.
Обезумевший двор, предвидя страшную катастрофу, метался из одного замка в другой. Все предвещало конец.
Двор поспешно был эвакуирован в Сен-Жермен.
В этом хаосе только королева демонстрировала спокойствие, хотя и ее потрясла постигшая Францию беда. Грозившая Парижу опасность причиняла ей боль. Она ясно сознавала, что столицу и в первую очередь короля необходимо срочно вывести из состояния смятения и страха, в противном случае погибнет все государство. Этот разгром поставил короля и правительство в очень трудное положение: необходимо было предпринять чрезвычайно большие усилия, чтобы собрать средства для создания новой армии. Королева со своей флорентийской проницательностью решила взять эту миссию на себя.
Екатерина торопилась нанести визит королю. Она застала Генриха в состоянии полной растерянности и беспокойства. Он расхаживал по своему кабинету от двери до окна и обратно. Насупленные брови придавали взгляду его глаз мрачное выражение.
Генрих резко остановился и посмотрел на вошедшую супругу. Екатерина была ошеломлена тем выражением ужаса, которое прочла в глазах супруга. Буквально с порога, чтобы вывести мужа из подавленного состояния и вселить в него уверенность, что еще не поздно спасти ситуацию, она решительно и убежденно произнесла:
– Ваше Величество, сейчас нет времени для страха и растерянности. История, как вам хорошо должно быть известно, знает сражения, которые, будучи на три четверти проигранными, вдруг оказывались выигранными. Один крохотный камешек иногда в состоянии разрушить самое мощное орудие.
Едва услышав уверенный голос жены, Генрих сделался пурпурно-красным, постоял еще мгновение и, чувствуя, что вот-вот упадет от охватившего его бессилия, опустился в кресло возле окна, воскликнув:
– Мадам, вы коснулись открытой раны!.. Какая ужасная катастрофа!.. Положение безнадежное!.. Если бы я мог хоть что-нибудь изменить!..
– Можете!.. И должны!.. Гаспар де Колиньи еще бесстрашно держит оборону Сен-Кантена!.. У него действительно безвыходное положение, но он не сдается… Дает вам время собраться с силами!.. И времени этого, к сожалению, очень мало…
– О, Сен-Кантен! – простонал от природы нерешительный Генрих. – Если бы Колиньи продержался до возвращения де Гиза. Но это невозможно. Крепостные стены почти разрушены. Колиньи не продержится, погибнет или будет взят в плен, как мои дорогие Монморанси и Сент-Андре… Как только падет Сен-Кантен, враг ринется на Париж! И через три дня будет здесь…
С неожиданной теплотой Екатерина вспомнила о Монморанси. В эти минуты она думала о нем не как о своем враге, а как о патриоте Франции и полководце, попавшем в плен.
– Сир, вам что-нибудь известно о здоровье коннетабля?
– Пока, к сожалению, ничего. Я тревожусь за него и за всех, кто с ним.
Генрих снова поник головой, обреченно спросил:
– Что делать, Катрин?
– Сир, ради спасения Франции, ради спасения вашего верного наставника и всех, кто вместе с ним попал в плен, мы обязаны действовать, а не предаваться отчаянию. Я уверена, Гаспар де Колиньи еще продержится несколько дней. Все жители города на его стороне, все восхищаются его мужеством. И пока Сен-Кантен не захвачен врагом, мы не имеем права упустить на этот раз свой шанс к победе, хоть этот шанс на первый взгляд и ничтожно мал. Вы спрашиваете меня, что делать? Во-первых, срочно запретить распространять слухи, что война проиграна. Она не проиграна. У нас еще есть время. Надо вселить в людей уверенность в нашей победе.
Впервые Генрих почувствовал, что несказанно рад внезапному приходу жены, рад, что в эти трагические в его жизни минуты она рядом с ним и вселяет в него веру. Она говорила так весомо, так решительно, что он с удивлением почувствовал: она вливает в него силу, энергию, возвращает веру в то, что еще есть выход, что еще не все потеряно.
– Катрин, какой талисман ты принесла с собой, если так быстро сумела изменить мое настроение? – он неожиданно перешел с официального тона на доверительный, стал разговаривать с ней, как с женой, а не с королевой на приемах послов. – Я никогда не думал, что ты такой смелый политик. Знаешь, мне пришла в голову одна мысль.
– Какая, Анри?
– Необходимо найти блестящего оратора и обратиться к жадным и строптивым буржуа за деньгами для срочного создания новой армии. Но ситуация крайне сложная. Боюсь никто не захочет раскошелиться и потерять деньги. Никто не верит в победу.
Екатерину охватила радость, что ее замысел совпал с желанием Генриха. Только она и Диана де Пуатье знали, что он не был в состоянии сформулировать свой замысел и потребовать его исполнения без чьей- либо помощи. И в этот самый трагический в его жизни момент она, а не любовница, пришла ему на помощь.
– Я сама думала об этом и пришла к тебе, чтобы переговорить именно на эту тему, – поспешила сообщить она.
– Ты знаешь человека, который возьмется убедить толстосумов? – обрадовался Генрих.
– Да, знаю одного, – ответила она, загадочно улыбнувшись.
– Кто он?
– Это я, ваша жена, сир! – скромно произнесла она.
– Ты? – растерялся Генрих.
– Да, я… Мне нравятся трудные поручения, которые не по силам другим.
– Вы согласны? – переспросил ошеломленный услышанным король, снова переходя на деловой тон. – Вы сами хотите пойти в парламент? И не боитесь, что вам откажут в вашей просьбе и вы, королева, потерпите неудачу?
– Постараюсь победить!.. При опасности, которая сейчас существует, ничья помощь не может быть лишней и бесполезной. Я пришла к вам, Ваше Величество, чтобы предложить свои скромные услуги, исполнить свой долг, ибо мы все обязаны достойно служить вам и королевству. Я постараюсь выполнить свой долг и совершить то, на что большинство ваших подданных, к сожалению, в данный критический для государства момент неспособны.
– Катрин, – вскричал Генрих, – если тебе удастся уговорить буржуа, я буду вечно признателен тебе. Значит, ты едешь?
– Еду. Завтра же.
В этот опасный для королевства период Генрих ощутил особую признательность к Екатерине за ее визит к нему и искреннее желание спасти Францию от позора и окончательного поражения.
Екатерина, возвратившись в свои апартаменты, отдала приказания все подготовить к отъезду в Париж, назначенный ею на раннее утро следующего дня. Фрейлинам она наказала предупредить дочерей, Елизавету и Клод, сестру короля Маргариту, принцесс и нескольких знатных дам, о том, что нужно немедленно собираться в дорогу. Герцогини де Валентинуа среди них не было. Поистине тяжелое бремя
