кораблей?
Перед ним вращался и пульсировал радужный снаружи, черный и холодный внутри гигантский сгусток чужого мира, «выброс антипространства», «черная дыра», «гравитационный коллапс». Мы любим придумывать звучные названия необъяснимому, нам кажется, что, прикрыв этим словесным покровом грани неведомого, мы сделаем его уютней и проще. «Черная дыра» — о ней теперь знает каждый школьник, и каждый школьник верит, что если он сам и не понимает, что это такое, то зато мудрые бородатые дяди, придумавшие название, наверняка во всем хорошо разобрались и за словесной абракадаброй, за математической шелухой спрятали простую и ясную истину, известную, правда, лишь посвященным.
Ротанов, став одним из таких посвященных, давно уже понял, как часто суть подменяется формой, не содержащей в себе даже крупицы смысла.
Так вот откуда стартуют «черные корабли»! Теперь он знал хотя бы это.
— Мы заткнем твою жадную глотку, слышишь, ты! — крикнул он безликой черной поверхности, и слова потонули в ней без ответа. Тогда он нагнулся, нашел камень, размахнулся и швырнул его вниз, в озеро. Не было ни всплеска, ни вспышки. Камень просто беззвучно растворился, исчез, не оставив после себя ничего. Только что он был, и вот уже его не осталось в этом мире…
«Мы для них муравьи», — сказала Элна. И, вспомнив ее слова, он вдруг почувствовал гнев на безликое чудовище, рождавшееся у него на глазах, готовящее в себе смерть живому человеческому миру.
У него была еще батарея… Он взглянул на индикатор заряда. Энергии накопилось достаточно, вполне достаточно для того, что он задумал. Возможно, взрыв будет слишком силен, возможно, он уже не уйдет отсюда, потому что никто не смог бы предсказать того, что последует за этим взрывом. Он останется без защиты, и ему не пройти без костюма через зал, лежащий за его спиной, но он знал, что не может позволить безнаказанно родиться еще одному смертоносному шару… «Индикатор на максимум, надо выдернуть предохранитель, разбить крышку, замкнуть контакты, дать хорошенько прогреться распределительному блоку и затем бросить…» Руки делали нужную работу сами собой, и он усмехнулся, подумав, что уж теперь он наверняка заставит себя заметить… Бросок надо было рассчитать так, чтобы взрыв произошел где-то на границе двух сред, он понимал, что не сможет отбросить батарею слишком далеко и не успеет даже отскочить, взрывная волна прежде всего ударит по нему самому. Но он представил, как все его четыре тысячи гигаватт разорвут и разметают в клочья оболочку «черного пузыря». Он видел эту картину и старался не думать ни о чем постороннем.
Руки быстро закончили работу, и не останавливаясь, не давая себе ни секунды на колебание, он размахнулся и швырнул начавшую раскаляться батарею высоко вверх и в сторону по касательной к поверхности «пузыря». Маленький квадратик мелькнул в воздухе, почти коснулся поверхности шара и взорвался в каком-то десятке метров от Ротанова… Странный это был взрыв. Раскаленная, сверкающая плазма, брызнув во все стороны, вдруг замедлила свой стремительный бег… Ротанов видел, как огненные завихрения, несущиеся к нему, тормозятся, меняют форму, закручиваются, протуберанцами взлетают вверх, отклоняются в стороны, словно чья-то огромная невидимая ладонь прикрыла стоявшего на скале человека. Затем шар издал чавкающий звук, выбросил в сторону взрыва черную непрозрачную кляксу и погасил его вовсе… После этого поверхность шара вспыхнула ослепительным радужным сиянием, он замедлил свое вращение, остановился, раскачиваясь, и медленно потянулся к человеку, словно желая рассмотреть его поближе… Но основание шара вдруг сократилось, рвануло его вниз, к озеру, и почти сразу же шар начал наливаться малиновым светом и оседать, уменьшаться в объеме. Все повторялось в обратном порядке, утолщалось основание «пузыря», волновалась и тянулась к нему поверхность озера, словно всасывая в себя недавно извергнутую наружу массу. Наконец «пузырь» исчез вовсе, сгладился, слился с поверхностью озера. Не осталось ничего, даже выступа, напоминавшего о его недавнем рождении. И тогда озеро сначала медленно, а затем все стремительней начало наступать на берега, повышать свой уровень, сокращая те немногие метры, что отделяли его поверхность от стоявшего на карнизе человека. Ротанов услышал шум. Вначале это был просто пронзительный свист, словно сверху на него налетел ветер. Впечатление усиливалось странным давлением на плечи и голову, точно кто-то гнул его книзу со всевозрастающей силой. Казалось, озеро возмутилось дерзким поведением человека, казалось, оно хотело возразить ему… В глубинах темной массы озера возникли тонкие сверкающие линия.
Вместе с тем свист перешел в мелодичную гамму звуков, она притягивала к себе внимание человека, парализовала волю. Наверное, так пели сирены в древнегреческом легендарном море. Ротанов сделал шаг вперед, еще один. Теперь всего несколько сантиметров отделяло его от края обрыва. Он стоял и смотрел, не двигаясь и ничего уже не опасаясь, потому что все время помнил о руке, прикрывшей его от взрыва.
И тогда он услышал голос, печальный и в то же время ласковый, словно с ним говорила женщина, говорила так, как говорят с человеком лишь один раз в жизни…
— Разве ты не устал от борьбы, от каменистых дорог?
— Нет.
— Как странно, ведь многие так ценят покой… Но не только покой я могла бы подарить тебе. Мои возможности неограниченны в вашем мире, хочешь власти? Этот напиток любит твое племя, я знаю, хочешь власти такой, какой не знал ни один человек?
Твои соплеменники преклонятся перед тобой, обожествят твое имя, ты будешь единолично управлять и распоряжаться судьбами миллиардов, подумай об этом…
— Я думаю. Слишком тяжела расплата. Многие из тех, кто стремился к власти, кто отдал за нее свою жизнь, так и не перенесли последнего своего часа, они ушли с горьким и слишком поздним сожалением о содеянном.
— О какой расплате ты говоришь?
— О бесцельно растраченных годах, об искусственной жизни вокруг, о фальшивых улыбках, о притворном покорстве, о рабской лести, о последнем часе, наконец, когда груз становится невыносим, когда совесть спросит, что же ты сотворил с собой и с теми прекрасными мгновениями, что были подарены тебе под жарким солнцем? Где твои друзья, человек? Где вершины, которые ты покорил, где женщина, которую ты любил? Что я отвечу? Разве власть не убивает все это? Разве не потребует она на свой алтарь беспрерывных и страшных жертв?
— Тогда, быть может, ты хочешь безмерного богатства, хочешь, все ценности мира будут принадлежать тебе?
— Ты опоздала со своим предложением на добрую тысячу лет. Но и в далеком прошлом богатство было лишь средством к той же власти, а чаще не дарило и этого. Жадность ослепляла, заставляла безумца кружиться по замкнутому кругу, навсегда делала человека рабом самого себя. Те времена прошли. Теперь даже власти нельзя купить за все сокровища мира. А то немногое, что нужно человеку для удовлетворения его собственных нужд, дарится ему природой и обществом бесплатно, как солнечный свет, как воздух, так зачем мне оно, твое богатство?
— Тогда, быть может, ты хочешь молодости, вечной жизни?
— От вечной жизни человек устанет, что же касается долгой и здоровой жизни, каждый человек хотел бы этого. Но ты потребуешь за свой дар слишком высокую цену.
— Ты упрям, человек, упрям и неразумен. — Голос перешел в протяжный свист, и вновь страшная тяжесть обрушилась на плечи Ротанова. Странные картины рождались на поверхности радужной пленки. Он видел там свое детство и молодость, видел чужие миры, которые покорил, видел образы родных и близких ему людей, словно зеркало собственных мыслей лежало перед ним. Словно озеро жадно ловило каждый отблеск его мысли, стараясь понять, разобраться в глубинной сущности его поступков. Что-то грустное появилось в мелодии, прорывавшейся сквозь свист, тяжесть чуть ослабела, и Ротанов медленно, с трудом передвинув ноги, сделал шаг назад, еще один, еще… Спина уперлась в камень. Он нашарил рукой отверстие, пригнулся и отпрыгнул в люк. Задыхаясь, выхватил балку и защелкнул стальные запоры. Он подпирал люк балкон, когда вновь услышал голос.
— Я могла бы растворить эти стены в одну минуту. Ты слышишь меня, человек?
— Я слышу. Чего же ты медлишь? Я обещаю, что, если ты отпустишь меня сейчас, я уничтожу тебя.
