великолепных военачальников, среди которых двое — нерусского происхождения: Барклай де Толли и, между прочим, Багратион. Это что, случайность или закономерность? Возник Гитлер, но был уже и Жуков… Вам говорят о чём-нибудь такие совпадения?
Арчеладзе молчал, сосредоточившись на кофейной чашке. На какой-то момент ему почудилось, будто он прикасается к некой тайне, в сознании вспыхнул далёкий отблеск света, и в это секундное озарение ему хотелось крикнуть: да! Это так! Почему я раньше не думал об этом?! Но в тот же миг всё погасло. Единственное, что он успел отметить, — это ассоциативную связь проблеска и какого-то слова, произнесённого Майклом. Оно было простым, это слово, привычным уху, однако в сочетании с другими вдруг стало магическим и выбило искру. Привыкший к постоянному анализу собственных размышлений, полковник отнёс это к области предчувствия — бездоказательных аргументов, которые существовали как бы сами по себе. Благодаря им он когда-то «от фонаря» объединил своего патрона и Колченогого.
— Не старайтесь сейчас разобраться в этом, — посоветовал Майкл. — Я говорю для того, чтобы вы не делали скоропалительных выводов относительно заданного вами вопроса — «кто вы?». Знакомый вам человек по прозвищу «Птицелов» около десяти лет исправно служил будущему России, но так и не сумел до конца разобраться, кто мы. Потому что прежде всякий человек должен ответить себе на вопрос — кто я? Он был не уверен в себе и принял яд.
— Птицелов служил вам? — Полковнику показалось, что он ослышался.
— Не нам — будущему, — спокойно произнёс Майкл. — И не ищите его тела. Кто служит будущему, того не должны есть земные черви.
Арчеладзе смешался. Этот человек опрокидывал его, как пустую лодку, вытащенную на берег. Только сейчас полковник начал осознавать, насколько он не готов к этой встрече, насколько не годится для неё привычная логика. Внутренне он всё-таки готовился к поединку, к игре, однако Майкл сразу же исключил её, ибо по правилам всякой игры он обязан был уже несколько раз положить его на лопатки, может быть, плюнуть в лицо. Он не сделал этого, но не из милости, а из высокого чувства благородства, которое было понятно честолюбивому полковнику. Этот человек не делал его противником; он искал контакта. Он даже не прощупывал его, не пытался выведать что-то окольным путём, однако при этом ненавязчиво показывал, что хорошо понимает, с кем говорит.
— Господа, напитки, — услышал полковник и, непроизвольно оглянувшись, встретился взглядом с вишнёвыми глазами.
Она опять явилась вовремя, использовав паузу, которая меняла направление беседы. Она словно освящала своим явлением каждый поворот разговора.
— Мистер Арчеладзе, вам сок папайи, ананасовый или вишнёвый напиток? — спросила по- английски.
— Вишнёвый напиток, — ответил он по-русски, глядя в сторону.
— Не предлагаю вам лёд. В доме холодно, не дали отопление…
— Да, у нас тоже нет отопления, — зачем-то сказал полковник.
— Я затоплю камин в зале, — предложила она, глянув на Майкла. — Вы могли бы спуститься вниз, у огня будет уютнее.
— Пожалуй, ты права, дорогая, — отозвался тот. До этого мгновения полковник воспринимал её как служанку, помощницу, секретаря, но обращение «дорогая» указывало на брачные отношения. Это неожиданным образом поразило его. Не приходило в голову, что у этого человека может быть ещё какая-то личная жизнь.
Однако полковник тут же мысленно поправил себя: да, разумеется, почему бы нет? И его женой может быть только такая необыкновенная женщина! Об этом он мог бы догадаться ещё по дороге сюда, — и по её поведению, по образу её мышления возможно было заранее составить представление о муже…
— Мне хотелось бы вернуться теперь к началу нашей беседы, — проговорил Майкл, когда дубовая дверь тихо затворилась за его женой. — Да, я стал у вас на пути. И простите, что пришлось прибегать к некоторым способам давления на личность. Мне нужно было испытать вас на предмет пассионарности. Наша встреча состоялась лишь потому, что вы достойно прошли эти испытания. Теперь о главном: почему вы считаете поиск золотого запаса делом бесперспективным?
Вишнёвый напиток, будто вино, слегка закружил голову…
Он взял себя в руки.
— Извините, мистер Прист… То, что вы спрашиваете, является государственной тайной. Я не могу перешагнуть через долг государственного чиновника.
— Прекрасно, это мне нравится, — проговорил он. — Тогда прошу вас, ответьте на такой вопрос: почему сегодня ночью, когда вы приехали на дачу к своему патрону, не вошли в дом?
Полковник будто снова укололся о розовый куст. Он не подозревал, что за ним ведётся наблюдение. Он даже не подумал об этом: поскольку всю дорогу шёл на большой скорости, под красный свет, всякая слежка исключалась. К тому же на территорию дачного городка было невозможно проникнуть незамеченным, на каждом шагу проверяли документы…
— Вы же ехали к нему для консультации перед нашей встречей, не так ли?
— Да, это так, — подтвердил полковник и почувствовал, как в душе что-то оборвалось. Он понял, почему задан этот вопрос. Майкл как бы ответил сейчас за него: государственную тайну составляют те три человека, одетые наподобие римских патрициев. Вопреки всякой здравой логике, единожды собравшись, они могли решить и судьбу золотого запаса, и организацию специального отдела по его поиску, и режим секретности.
Полковник служил этой троице лакмусовой бумажкой: если не вышел на след, если ничего не нашёл, значит, всё в порядке.
Его отдел будет существовать до тех пор, пока не потребуется «найти» исчезнувшее золото. Можно было заниматься чем угодно — партийной кассой Бормана, экспериментами с Зямщицем и парапсихологом, собирать опята, спать на сеновале…
— Нет, вы можете не отвечать, — заметил Майкл его затруднение. — Всё равно это вопрос больше риторический… В таком случае я хотел бы поделиться с вами одним из своих предположений по поводу утечки золота из России. Если хотите, получить вашу профессиональную оценку. Всё-таки вы занимаетесь этой проблемой два года.
Он взял со стола листок с машинописным текстом и протянул полковнику. Арчеладзе прочитал краткое изложение версии, озаглавленной одним словом «Интернационал».
— Что вы подразумеваете под этим словом? — спросил он.
— Перерождённый Коминтерн, корпорацию некоторых крупнейших транснациональных банков, которые в своё время вкладывали деньги в революции от свержения монархов до установления диктатуры пролетариата, — пояснил Майкл.
— Вы считаете, что он жив? — И опять полковник ощутил вспышку, некое озарение, вызванное ассоциацией со словом.
— Безусловно жив, — проговорил Майкл, — В ином образе, с новыми идеями, но со старыми замыслами мирового господства… Впрочем, одного представителя Интернационала вы знаете, он находится здесь в Москве.
— Я знаю? — изумился полковник. — Кто же это?
— Кристофер Фрич. Благодаря вам, Эдуард Никанорович, мне удалось найти с ним общий язык, — сообщил Майкл.
Полковник отказывался что-либо понимать.
— Почему благодаря мне?
— Ваши люди блестяще сработали в фирме «Валькирия», и я признателен вам за помощь.
Полковник неожиданно вспомнил парапсихолога, который уверял, что всякое его действие уже давно служит во благо «вишнёвому»…
— Прошу вас, господа, в зал! — весело объявила хозяйка дома, опять неслышно появившись за спиной. — Спиртные напитки и лёгкий ужин я подам к камину.
Полковнику сейчас не хватало только живого огня…
Если это было не голым расчётом, тончайшей психологической обработкой, то всё, что происходило в доме, следовало отнести к области гениальности. Или к провидению.
