Помнить хорошо, забывать плохо, считать хорошо, ошибаться плохо… Кту машину, надо полагать, тоже бросили за ненадобностью, но не учли, что она была еще и саморемонтирующаяся. И, оставленная без присмотра, она починила себя, восстановила завод, наладила монтаж исследовательских машин «по своему образу и подобию», организовала всю эту бессмысленную возню по накоплению никому не нужных сведений.
— Кураторы доложили мне, что ты уклоняешься от исследования, — загудели рупоры.
Я подождал, пока эхо замерло в глубине коридора.
— Ваши кураторы не понимают, как коротка жизнь человека. Мне пятьдесят два года. В среднем люди живут около семидесяти.
— Не беспокойся, — прогудел коридор. — Ты проживешь достаточно. Научные силы моей планеты сумеют продлить твою жизнь на любой заданный срок. Уже установлено, что тебе необходим газообразный кислород, который ты всасываешь через разговорное отверстие каждые три-четыре секунды. Уменьшив концентрацию всесжигающего кислорода в тысячу раз, мы продлим твою жизнь в тысячу раз. Установлено также, что питательные трубочки внутри твоего тела засоряются нерастворимыми солями кальция. Мы их прочистим крепким раствором соляной кислоты. Установлено также, что среда — ерунда, у тебя есть биопрограмма, записанная на фосфорнокислых цепях, и в ней отмечен срок жизни. Мы найдем летальный ген и отщепим его во всех клетках. Установлено также, что твой головной блок, так называемый «мозг», отключается после шестнадцати часов работы. Мы будет выключать его через одну минуту, и ты проживешь в тысячу раз больше. Кроме того, установлено, что, получив задание с критерием «интересно», ты можешь обходиться без выключения. Видишь, как много сделали мы за короткий срок. Мы, Аксиом всезнающий, мы знаем все…
И тут я не выдержал: расхохотался самым неприличным образом. Оказывается, это болтающее книгохранилище, этот коридор бараньих лбов, это кладбище сведений помнило все, но нисколько не умело рассуждать. Оно списало дубовые умозаключения девяти-нулевых Ва, Вс и прочих и, даже не сравнив их, не заметив противоречий, выдавало мне подряд. Аксиом действительно знал все… что знали его подчиненные, ни на йоту больше.
— Мы — Аксиом всезнающий, но объясни, что ты подразумеваешь под этими невнятными звуками, — недовольно прогудел всезнающий.
— Они выражают радость, —схитрил я. — Мне .радостно, что я могу оказаться тебе полезным. Твои кураторы ограничены. Ты научил их собирать знания, но они не умеют рассуждать. Не получили программу на рассуждение. Я дам тебе эту программу, если ты разрешишь мне удалиться с миром и покинуть твою планету завтра же.
— Я, конечно, знаю все, — заявил Аксиом. — Но поясни, как ты понимаешь термин «рассуждать».
— Рассуждать — это значит сопоставлять и делать выводы, — сказал я, — в частности, сопоставлять вычисления с фактами. Дважды два — четыре в математике, а в природе дважды два — около четырех. Формулы суши хороши для суши, а на море нужны формулы моря. Верное здесь неверно там; за горизонтом «так» превращается в «иначе». Мир бесконечен, мы знаем только окрестности и правила окрестностей считаем аксиомами… — В общем, повторил то, что писал для восьминулевиков в алгоритме рассуждения.
После пятидневной голодовки у меня стоял звон в ушах. Предметы то расплывались, то съеживались, как в бинокле, когда наводишь на резкость. Только головокружением могу я объяснить, не оправдать, а объяснить мою топорную откровенность.
Аксиом прервал меня:
— Мир не бесконечен. Я его создал и знаю в нем все. Аксиомы даю я. Они безупречны, потому что я не ошибаюсь. Ошибаешься ты. Ошибаться плохо. Не тебе учить меня, жалкий десятинулевик с замедленными сигналами. Посчитай, сколько у меня нулей.
Он ярче осветил ленту, бегущую под карнизом. Нули-нули-нули. Лента бежала беспрерывно. Наверное, она замыкалась где-то сзади.
— Я сосчитал, — съязвил я. — Нуль равен нулю и тысяча нулей равна нулю. В итоге — нуль. Ты это знаешь сам.
И тут я услышал рокот за спиной — ворота сходились. Одновременно с потолка стала спускаться сетка. Я вынужден был попятиться и, оступившись, полетел по ступенькам. Так кончались здесь аудиенции. Гостя просто спускали с лестницы.
Я вернулся к себе в приподнятом настроении, по-детски радуясь, что проявил свое превосходстве над самой премудрой машиной планеты. Что будет дальше? Не знаю. Придумаю. Как-нибудь перехитрю это литье, не умеющее рассуждать. А пока надо набраться сил. Я роскошно поужинал и завалился спать.
И был наказан за беспечность. Во время сна мои стражи унесли и спрятали скафандр. Безвоздушность держала меня надежнее всяких запоров. Вообще режим стал строже. Прогулки отменили, меня не выпускали даже в зал сухого бассейна. Мои друзья А, В и С почти не разговаривали со мной. Лишь изредка, заглянув в дверь, спрашивали по своему катехизису:
— Помнить хорошо?
— Смотря что, — отвечал я.
— Забывать плохо?
— Смотря что. Лишнее надо забывать.
— Ошибаться плохо?
— Смотря когда. На ошибках учатся.
Однажды А спросил меня:
— «Смотря» — это и есть ключ к рассуждению?
— Я вам давал алгоритм рассуждения. Вы его стерли.
Машины скосили друг на друга глаза, как бы переглянулись.
— Твой алгоритм подрывает знания. Ты враг истины!
— Я не подрываю, а продолжаю знания. Здесь — так, а за горизонтом — иначе. Здесь аксиомы верны, а где-то неверны. Ваш Аксиом не знает и не хочет знать этого.
— Аксиом Великий знает все.
— А вы рассудите сами, раскиньте своими печатными мозгами-схемами. сли бы Аксиом знал все, зачем бы ему посылать вас на добычу новых знаний, зачем бы списывать из ваших блоков добытое? сли он знает все, он мог бы просто учить вас.
— Он испытывает нас, проверяет, достойны ли мы, хороши или плохи.
— Испытывает! О извечная уловка всех религий! Да если он всемогущ, он может сделать вас безупречными. сли всезнающий, зачем ему испытывать, он и так все знает о вас. Неправда это, не знает он все. Вас посылает на добычу знаний, списывает и присваивает. Вы добываете, а он присваивает. Узнавать — хорошо, бездельничать и присваивать — плохо!
— Кто рассуждение? — переспросил А.
— Самое примитивное. Выявление противоречия между словами и делами.
Машины промолчали, как бы переваривая. Опять скосили друг на друга фотоглаза.
— Повтори алгоритм рассуждения. Мы не сотрем, на этот раз.
— Дважды два — четыре только в математике, — начал я. В природе дважды два — около четырех, больше или меньше. — Распаляясь, с вдохновением твердил я наизусть все те же истины. Они стали моим кредо здесь, на планете прямоугольных железок, моим гимном неповторимой человеческой гибкости, непредсказуемому своеобразию. Долой несгибаемые аксиомы! Дважды два — около четырех! Три может быть меньше двух!
Свисток оборвал мои речи. Машины подравнялись, повернули антенны в сторону дворца. Видимо, по радио передавался приказ.
И через минуту заговорили хором:
— Приказ Аксиома Безупречного: «Некоторое время тому назад на нашу планету прибыл органогенный агрегат, именующий себя Человеком. После исследования мы, Аксиом Всезнающий, установили, что данный агрегат во всех отношениях отстает от наших подданных, а кроме того, запрограммирован на вредоносный критерий рассуждения, каковое направлено на осмеяние труда
