исследований был момент, когда среди этнографов выбирали увлеченных бойцов — потом эту практику прекратили навсегда: у фехтовальщиков-землян не выдерживает психика, они превращаются в одержимых убийством. Аборигены это чувствуют — одного из наших д`артаньянов зарезали во сне, второго — пристрелили, третьего забрали домой, когда горожане начали от него с омерзением шарахаться.
Здесь не нужен вояка. В любом мире хватает и своих убийц. Здесь нужен человек, способный удержаться на той тонкой грани, на которой аборигены балансируют с младенчества — между любовью и смертью. И жестокие женственные лица здешних бойцов не должны бесить, не должны раздражать, не должны провоцировать. Они должны перестать быть тебе инопланетянами.
Вот тогда ты соберешь годный материал.
Ра почувствовал, что становится взрослым, в день первого поединка Старшего Брата.
До этого жизнь казалась простой, понятной и светлой. Любые неприятности забывались быстро, так же быстро, как высыхают на листве дождевые капли — небесные слезы. Разбитое колено заживало. Зимняя лихорадка унималась. Страстные ссоры с товарищами по играм после драк сходили на нет. Мать и Отец не бывали недовольны подолгу. Мир устроен хорошо, и всё в нем занятно — примерно так выглядела философская база Ра в те времена.
Конечно, Ра знал, что небосвод Семьи Л-Та вовсе не безоблачен — но он сам не видел этих облаков в солнечном сиянии детства. Он, как любой из братьев, скорее, гордился, слыша в адрес Семьи Л-Та слова 'опальный род' — надлежало насмешливо и надменно ответить: 'Такая опала — это не пропасть, а вершина, потому что Государи всегда опасались моих предков!' Возможно, Семья Л-Та не располагала большим богатством, но Ра никогда не бывал по-настоящему и подолгу голодным — потому врезал бы любому, кто назвал бы его родичей бедными. Все остальные неприятности и хлопоты казались Ра непостижимыми, а потому несуществующими. Жизнь в его представлении была вечной, спокойной и огромной, как Лиловая гора — во всяком случае, до тех пор, пока не пришло Время Старшего Брата.
Ра обычно общался с Третьим братом — они были почти погодки. Старший Брат и Второй Брат, само собой, всегда существовали на другом этаже бытия, выше и дальше — почти в мире взрослых. Ра страшно радовался, когда удавалось провести в этом горнем пространстве хоть некоторое время. Там было невероятно интересно: бешеные необрезанные жеребцы, фыркающие и дико косящие кровавым глазом, лихие драки на палках, ужасные истории, рассказанные ночами, у костра, венки из цветов и ожерелья из красных ягод, шуточки, понятные ровно настолько, чтобы можно было посмеяться вместе со всеми… Юноши из свиты Старшего и Второго общались с Ра снисходительно-нежно, будто имели в виду старую пословицу: 'Старший — благословение Небес, Младший — их улыбка'. И казалось, всё так и пойдет. Всегда.
Пока Ра не оказался в крайне неловком положении, случайно подслушав чужой разговор — взрослый разговор, совершенно не предназначавшийся для его ушей.
Ра сидел на полу в комнате Матери и чинил клеточку для сверчков. У него на коленях лежал пучок гибких сухих травинок, которыми нужно было связать тоненькие реечки — сложное и требующее внимания дело. Ра увлекся так, что почти не замечал ничего кругом. Как всегда в летнюю жару, рамы выставили — и солнечный воздух, пахнущий садом, заполнял комнату. В снопах солнечного света медленно плавали пылинки. Ра хотелось прохлады, и он спрятался от горячих лучей за расписной ширмой, на которой в голубых тростниках сражались дикие коты.
Шаги и голоса словно разбудили его. Ра услышал шелест шёлковой накидки Матери и сильный влажный запах лилий. Мать сопровождал Старший Брат; судя по шуму, который он произвел, распахивая дверь и задев что-то ножнами меча, Старший нервничал или злился.
'Вообще-то, похоже на него, — подумал Ра, — но не в обществе же Матушки!'
Он поборол мгновенный порыв выбежать к Матери навстречу, чтобы обнять её; говорились такие странные слова, что Ра просто должен был дослушать всё до конца. Ведь если его заметят — отошлют, сказав: 'Тебе ещё рано думать о многих вещах'. Это несправедливо.
— Мне не нравится! — говорил Старший Брат запальчиво, шагая по комнате взад-вперед. — Почему всегда было можно, а теперь нельзя? Запретите мне ходить босиком, чтобы не огрубели ступни, спать на земле, чтобы не подцепить лихорадку, запретите мне дышать воздухом с гор, чтобы я не вдохнул проклятие! Каким заморышем меня считают?
— Весенний гром, ты говоришь не о том, — сказала Мать. По её голосу Ра понял, что она не сердится, но огорчена. — Ни я, ни Отец, не запрещаем тебе поединков на заточенном оружии в принципе. Мы всего лишь не хотим, чтобы это были поединки именно с Ди.
Старший Брат остановился.
— Но — почему? — спросил он как-то растерянно, сразу снизив тон.
Голос Матери похолодел.
— Вы оба выросли, — сказала она. — Кто тебе Юноша Ди, ураган?
— Паж, — сдавленно ответил Старший. — Партнёр для тренировок.
— Он — родом из деревни, — продолжала Мать. — У него нет ничего, кроме того, что мы ему дали. Ты ведь понимаешь, что в любом случае Официальный Союз с Ди исключен?
Старший молчал.
— Ты ведь не хочешь разбить его жизнь и сердце? — спросила Мать мягче. — Ты, наверное, не хочешь, чтобы мы с Отцом отослали его назад в деревню? Мне кажется, юный рыцарь, получивший образование вместе с тобой, не будет счастлив среди мужиков…
— Он мне… друг… — сказал Старший так, будто ему причиняли боль, и он старался не закричать. — Просто друг.
— В вашем возрасте среди ровесников не бывает 'просто друзей', — сказала Мать. — Бывают враги, слуги, никто — и возлюбленные. Я нахожу, что мы напрасно не поговорили с гадальщиком ещё год назад — но это поправимо. Господин К-Тар из Семьи А нашёл Юношу из хорошего дома, который подходит тебе по пяти знакам. Я хотела показать тебе его письмо, а ты вскочил, как рассерженный кот, — Ра с удивлением услышал в её голосе улыбку.
— Да я убью этого типа и всё! — усмехнулся Старший, но сразу вслед за словами зашуршала бумага.
Ра ужасно захотелось взглянуть на настоящее письмо от Официального Партнёра, но тогда получилось бы, что он до этого вел себя нескромно и подслушивал украдкой. 'Лучше пусть обо мне вообще не знают', — подумал Ра и остался сидеть за ширмой.
Звуки рисовали совершенно отчетливую картину. Шёлковый шелест и чуть слышный скрип — Мать села и, вероятно, улыбается, наблюдая за Старшим. Шуршание бумаги, насмешливое фырканье — Старший читает письмо.
— Юноша Яо из Семьи О-Ми! — сказал Старший то ли зло, то ли с каким-то жестоким смешком. Он произнес 'Я-аао', как бродячие актеры декламируют трагедии. — 'Писал в день, когда зацвели розовые акации!' Протягивает мне руку! Ха, Мать, его ладонь меньше моей!
Они помолчали — вероятно, рассматривали традиционный отпечаток ладони на письме. Ра подумал, что Старший Брат, наверное, сразу приложил к отпечатку свою ладонь.
— Нельзя судить по бумаге, — сказала Мать. — Юноша Яо рожден в тот же год, день и час, его Семья занимает достойное положение. Вот увидишь, знаки сойдутся, если вы коснетесь друг друга руками.
— Ну и каков он? — спросил Старший. Теперь он, похоже, хотел скрыть небрежностью любопытство. — Он хорош собой? Он — хороший боец? Он нормально воспитан? Почерк у него… ничего.
— Он аристократ, — сказала Мать, повеселев. — Красивый. Волосы цвета мёда. Фехтовальный стиль 'Прыжок Рыси', как и у тебя. Вот что сказал гадальщик. Тебе надо ответить на письмо. Когда он приедет, ты сам всё увидишь.
— Дашь мне бумагу? — спросил Старший. Он ещё волновался, но его злость прошла. Теперь он торопился написать ответ Юноше Яо из Семьи О-Ми — и забыл обо всём остальном.
Мать вышла в дверь, ведущую к кабинету, и Старший почти выбежал за ней. Ра, собрав своё имущество — реечки, траву, каркас клеточки — выскользнул в противоположную дверь, в сад — и едва не столкнулся с Юношей Ди.
Ди и вправду родился в деревне — но, глядя на него, об этом никто не догадался бы. Его
