обветренное, умное и нервное лицо казалось аристократически породистым, манеры — безупречными, а вкус — утонченным: Ди был совсем маленьким, когда его взяли в свиту юного Князя. Ра тихонько восхищался им издали: и его фехтовальным стилем, и тем, как легко он понимал зверей — соколов, лошадей, и собак — и, в особенности, тем, что в его голосе не слышалось снисходительности, когда он обращался к младшим. Ди всегда был весел, но сейчас выглядел бледным и напряжённым; он грыз костяшку указательного пальца — и прокусил её до крови.
'Ди тоже слышал этот разговор, — подумал Ра. — Ему плохо оттого, что Старший не приказал отослать письмо этого чужака назад и не стал возражать, когда Мама запретила поединки. Неужели из-за этого стоит так мучиться?'
— Ди, — сказал Ра, — тебе не хочется, чтобы у Старшего Брата был Официальный Партнёр?
Ди слизнул кровь и улыбнулся через силу.
— Что ты, Дитя, — сказал он. — Меня это радует. Значит, скоро мы с тобой будем есть пионовые пирожные на свадьбе, да? О, у тебя ускакал сверчок? Ты идёшь ловить другого?
Ра подумал, что Юноша Ди не хочет говорить откровенно. Сперва это его обидело, но потом, размышляя и вслушиваясь в пение сверчков в саду, Ра решил, что Ди просто нужно побыть одному и смириться с положением плебея, которому никак и никогда нельзя вступить в брак с господином.
Впервые Ра задумался о странных и сильных чувствах, которые правят миром взрослых. С одной стороны, зачем Ди нервничать и огорчаться, ведь Мама вовсе не хочет отсылать его в деревню. Он может по-прежнему дружить со Старшим; им запретили только поединки на остром оружии… С другой стороны, почему Старший должен знакомиться, сражаться и вступать в брачный союз с каким-то там Яо, которого никогда в жизни не видел? Чем этот Яо лучше Ди, кроме того, что он — аристократ? Тем, что у него волосы цвета мёда, длинные, как у людей благородного происхождения, а у Ди — короткие и тёмные? Да ну и что, зато Ди — самый сильный из всех юношей свиты, он лучший наездник и лучший стрелок, и, уж конечно, умнее этого Яо!
Летний зной раскалил сад до бледно-золотого цвета. Сверчки звенели громче, чем обычно, а розовая акация благоухала тяжёлым, сладким, хмельным ароматом, который висел над кустами в ярких гроздьях цветов неподвижно, как туман. Ра бросил недоделанную клеточку и ушёл к водоему. Из каменной чаши, оплетенной плющом, бил ключ, и холодная вода стекала в бассейн, где хотелось не просто выкупаться, а поселиться навсегда, превратившись в рыбку-златоперку. Третий Брат и дети из свиты Ра плескались в воде. Рядом, на камне, сидел горбатый Юноша К-Ви, старый дядька детей Семьи Л-Та, который, будучи калекой, никогда ни с кем не сражался и не был в браке. Он рассказывал сказку, и в его голосе слышалась страстная вера в каждое собственное слово.
Ра, очнувшийся от знойного полусна после холодной воды, присел рядом с К-Ви, чтобы послушать.
— …Шёл Юноша Т-Кен дремучим лесом, — говорил К-Ви, почесывая колено на искривленной ноге, — и вдруг увидал между деревьями железный дом. Окна в том доме светились синим огнём, а вокруг стоял частокол из копий, и на тех копьях — головы мертвецов…
— Там жила Девка Ш-Рки? Да? — шепотом спросил Крошка Ие, младший паж Ра. — Ведьма?
— Она, — кивнул К-Ви, и его зрачки расширились, будто прямо перед ним оказался железный дом Тысячи Бед. — Как вышла она навстречу, как распахнула ворота, как увидал Т-Кен ведьму — так и понял, что и союз её был проклят Небесами, и метаморфоза её была проклята, и тело её было проклято. Груди у неё были, как железные шипы, между ног могла проехать телега, груженная бочками, а лица и вовсе не было — сухой череп без кожи, в глазницах огонь, в пасти жёлтые клыки. И сказала ведьма, что раньше и вправду владела Счастливым Мечом, но уже давно отдала его единственному сыну. Получить этот Меч можно только после поединка — но надлежит помнить, что сотня бойцов уже оставила головы на копьях. Её сын проигравших бой в живых не оставляет — так она сказала.
Ра слушал — и не столько слышал, сколько, как и К-Ви, видел внутренним взором ужасный железный дом и юного ведьмака с волосами цвета меда, заплетенными в косу, в ожерелье из живых зрячих глаз, с нежным жестоким лицом, странным образом похожего на Юношу Яо. На поясе у ведьмака висит Счастливый Меч в золотых ножнах, а на руках — чёрный полосатый кот-баска, и он того кота чешет и гладит…
Из грёзы его вышвырнул крик Второго Брата:
— Мать! Старший рубится с Ди!
В таком сообщении не было ничего принципиально ужасного, юноши из свиты затевали поединки постоянно, кто-нибудь то и дело рубился с кем-нибудь на остром оружии — царапины от клинков считались роскошным украшением, а боевая доблесть придавала веса в компании молодёжи. Но тон Второго, то, как Мать выбежала из розовых кустов, без накидки, с замершим, встревоженным лицом, то, как, кривясь от боли, вскочил на ноги Юноша К-Ви — всё это объяснило Ра, что поединок вышел не чета прежним, обычным.
О детях забыли. Ра вслед за Матерью выскочил в квадратный мощёный дворик, где обычно устраивались лихие игры с оружием — увидел толпу дворни, жмущуюся к стенам, чтобы не мешать сражающимся, и Старшего с Ди, скрестивших клинки.
Ра едва ли не каждый день смотрел, как эти двое устраивали возню или дрались на палках. Он уже привык к их весёлому азарту, подначкам, синякам и ссадинам, выставляемым напоказ, как трофеи, к их хохочущим и откалывающим шуточки друзьям вокруг — но сегодня было другое и выглядело по- другому.
Лица Старшего и Ди показались Ра незнакомыми и почти страшными. Он никак не мог определить их выражения, почти одинакового у обоих: то ли это настоящая ярость, то ли злая радость, которой горы по пояс, то ли что-то среднее и гораздо более сложное. Солнце обливало мир нестерпимым зноем, и белые рубахи бойцов насквозь промокли от пота и прилипли к телу.
Ра вдруг стало жутко. Он оглянулся на Мать, но она словно окаменела, прижав пальцы к губам. Ра вспомнил, как легко она кричала раньше: 'Эй, весенний гром и осенний ливень! Хватит лупить друг друга, идите обедать!' — и понял, что сейчас Мать молчит, потому что любое слово, сказанное ею, может стоить жизни одному из бойцов.
Их нельзя отвлекать. Их ведет Судьба. Нельзя, грешно становиться у Судьбы на пути — даже если кого-то ждёт смерть. Любовь и смерть всегда рядом, смерть всегда стоит за спиной у любви, смерть всегда подразумевается, жертва всегда подразумевается — Мать сделала безнадёжную попытку обмануть Судьбу, но это не в силах смертных. Эти слова всегда и все говорят: свадьбы после поединка может и не быть, родов после свадьбы может и не быть, счастья после родов может и не быть.
В данном случае, свадьбы, родов и счастья точно не будет. У Старшего — письмо от Официального Партнёра, подумал Ра. От незнакомого красивого юноши, который носит на бедре меч своей матери с эмблемой Семьи… а на руках — чёрного кота…
Меч Ди скользнул по мечу Старшего до гарды — и Старший остановил руку Ди в одном вздохе от своего горла. Они замерли в отчаянном напряжении, лицом к лицу, в позе 'Встреча Буйволов' — и Старший выдохнул:
— Я под тебя не лягу. Умереть легче.
— Я — твой паж, — проговорил Ди сквозь зубы. — Только паж. Не посмею убить господина.
Мгновенного усилия Ди, потребовавшегося на слова, хватило Старшему, чтобы освободиться и отпрянуть. В следующий миг меч Ди коснулся плеча Старшего; царапина казалась неглубокой, но кровь тут же залила рубаху Старшего до пояса.
— Я заберу тебя в свой деревенский дом, — усмехнулся Ди, скидывая со лба мокрую чёлку. — И моя Матушка огорчится, что моя благорожденная жена — неумеха. Ты же думаешь, что пирожки растут в огороде?
— Твоя мать огорчится, что её любимица — наложница Князя, а не законная жена мужика, — парировал Старший насмешку, как фехтовальный выпад. Это было бы почти как раньше, если бы не реакция Ди — он отшатнулся, будто его ударили хлыстом.
— Я не буду наложницей, — огрызнулся Ди. — Я — не игрушка для тебя.
— Моя жена уже решена, — рассмеялся Старший, и смех прозвучал зло. — У тебя выбора нет.
Ди стиснул зубы, легко уклонился от удара и полоснул Старшего по правой руке чуть выше локтя — двигаясь небрежно, почти играючи. Взгляд Старшего стал отчаянным. Тяжёлые чёрные капли запятнали
