отчетливо различались с земли. А если бы облачность?
Тем временем самолет остановился, отодвинут фонарь и показывается летчик. Его встречают техники. Летчик падает к ним сверху прямо на руки. С лицом радостным, чуточку растерянным, он оглядывается, вдыхает запах родной земли.
Летчик наконец отстраняет окруживших его техников и четкими шагами направляется к командиру полка. Тот терпеливо ждет. Он уже поднял с земли фуражку, китель застегнут. На лице командира полка обычное бесстрастное выражение.
Младший лейтенант Баранов еще очень молод. Я смотрю на его юное лицо и догадываюсь, что это, видимо, один из летчиков пополнения, поступившего к нам в дивизию из последнего выпуска летных училищ. Летчик расстроен тем, что первое испытание оказалось ему не под силу, однако подбрасывает к виску руку и коротко, по-военному докладывает о завершении полета.
.- Потерял пространственное положение!- объясняет он командиру причину своего странного поведения в небе. – Ладно, иди,- устало машет рукой командир.
Решение в таких случаях может быть одно – такого летчика от ночных полетов придется отстранить. По крайней мере, на первых порах. Какой же из него перехватчик, если он так теряется в небе.
Происшествие, едва не закончившееся трагически, лучше всяких слов говорит о том, какие трудности предстояло преодолеть, чтобы добиться необходимой боеспособности всего состава авиационной дивизии. Ведь истребителю-перехватчику зачастую придется действовать одному в небе, и очень высоко, тысячи и тысячи метров будут отделять его от земли, а кругом мрак, звезды, и где-то там, во мраке, среди блеска звезд, крадется в нашем небе враг, которого надо обнаружить, атаковать, не дать ему уйти.
Нам, летчикам довоенного поколения, хорошо памятны имена первооткрывателей в авиации. Во время боев в Испании все летчики были восхищены отвагой летчика-истребителя Родриго Матео, поднявшегося в небо ночью и принявшего бой с бомбардировщиками фашистов. Мало кто знал тогда, что под испанским именем действовал наш русский летчик Анатолий Серов, один из лучших советских авиаторов.
Но времена меняются, растут и требования к летчикам. То, что несколько лет назад было равносильно подвигу, нынче входит в перечень самых обыкновенных обязанностей летчика.
Так, в занятиях, в повседневных учениях проходили будни авиационных полков.
Освоив ночные полеты, летчики стали учиться воздушному бою, проводили учебные стрельбы.
Ночные стрельбы мы проводили по конусу, огромному полосатому мешку, поднятому высоко в небо.
По сигналу тревоги взмывал в черное небо истребитель, и служба наблюдения с земли принималась наводить летчика на цель. Пока, на первых порах, взлетевший летчик ничего не видит в бескрайнем небе. Невидимый невооруженным глазом вражеский самолет теряется так далеко в черном ночном небе, что его засекают только новейшие чуткие приборы. Они показывают пилоту направление полета. Чудовищная скорость перехватчиков позволяет преследователю быстро сократить расстояние, а целый набор всевозможных приборов наводят его на цель.
Словом, у летчика-истребителя столько помощников что создается впечатление: ему остается лишь одно- держать в воздухе свою машину, как площадку расположенного на ней оружия и в нужный момент нажать на нужную кнопку. А потом привести свой самолет обратно на землю. Ему приказывают, его информируют, поправляют и направляют. И высшее проявление его воли в таком полете состоит в том, чтобы полностью подчинить ее воле других. И в том, как он это делает, и выражается его индивидуальность.
Итак, самолет-перехватчик в небе, его ведут на цель. Наконец команда:
– Цель впереди!
И на экране «сапога»- радиолокационного приспособления для ночных стрельб летчик видит светящуюся точку. Это плывет в небе огромный конус, ярко освещенный с земли сильными зенитными прожекторами. Луч света выхватывает цель из мрака, летчик на всей скорости атакует ее – открывает стрельбу и, отстрелявшись, отворачивает в сторону, уходит на посадку.
К тому времени, когда летчики нашей дивизии уже уверенно осваивали все премудрости боевой науки, на вооружение поступил новый истребитель-перехватчик МиГ-15, сконструированный в бюро А. Микояна и М. Гуревича. Знакомясь с новой машиной, я вспомнил предложение конструктора. Ведь, согласись я тогда, мне довелось бы испытывать вот эту самую машину, стать помощником конструкторов. Теперь же, испытанная, облетанная, проверенная лучшими специалистами, она уже запущена в серию и поступила на вооружение.
Всякая новинка требует от летчика пристального внимания и бережного, вдумчивого подхода. Как уж водится, знакомство с новым самолетом начал командный состав. К тому времени я стал командиром дивизии, и моей обязанностью было лично проверить умение каждого командира полка. Умение, как не трудно догадаться, проверялось в самом сложном, что представлялось для летчика,- в ночном полете.
Поздно вечером я приехал в знакомый полк.
На полковом аэродроме, куда я приехал, все шло, как обычно: взлетали и садились, выпустив белые букеты тормозных парашютов, истребители. Летчики дежурного подразделения скучали в ожидании команды в маленьком домике в двух шагах от своих машин (он так и называется «дежурный домик»). В здании штаба у зачехленного знамени полка стоял часовой. Свободные от полетов летчики обедали в офицерской столовой.
У расчехленных самолетов возились техники и оружейники. У входа в казарму солдаты подразделения обслуживания вслух читали газету. Ближе к вечеру прилетел штабной самолет, привез почту. В дежурном домике сменились обитатели. Усевшись за стол в маленькой комнате, вся мебель которой была лишь этот стол да несколько кроватей, летчики начали партию в домино. Приемник на подоконнике наигрывал веселые мелодии. Иногда в репродукторе раздавался голос и вызывал кого-нибудь из летчиков к самолетам.
Вечером, дождавшись полной темноты, мы с командиром взлетели на спарке – двухместном самолете, в котором две кабины, две системы управления. Одна – для летчика, другая – для инструктора. При любой ошибке летчика инструктор может вмешаться и при помощи своей системы управления исправить оплошность.
Вмешиваться мне не пришлось. Командир, как я уже говорил, был отличным летчиком. Он четко, безукоризненно исполнил все, что требовалось, и повел самолет на посадку. На аэродроме, тут же у машины, я вписал в его летную книжку: «К ночным полетам допускаю. Командир дивизии полковник С. Луганский».
Что заставило меня после этого сесть в боевую машину и через несколько минут взлететь в ночное небо, припомнить сейчас не могу. Скорее всего – еще раз размяться, испытать очарование полета, получить уверенность в собственных силах – все вместе. Как у кавалериста: вскочил вдруг в седло и поскакал в поле.
В обжитой, знакомой кабине самолета у бывалого летчика появляется какой-то автоматизм движений. Вот пальцы нажимают нужную кнопку, и за спиной взрывается рев двигателя, улавливается сияние от огня, который длинной струей бьет назад из сопла. Почти в три раза быстрее, чем при самой бешеной езде на автомобиле, уходит назад бетонная полоса, бегут сбоку и сливаются в одну линию посадочные огни. Легкое движение штурвалом – и самолет в воздухе. Движение ручки на себя – набор высоты. Вокруг мрак, светится лишь доска с приборами. Одинокий самолет с одиноким летчиком пробивает легкий слой облаков и уходит в безбрежную пучину мрака. Здесь нет берегов, нет границ, только где-то далеко-далеко горят холодным светом недосягаемые пока галактики.
Кажется, у Экзюпери я читал прекрасные слова о неповторимом упоении летчика, когда он один в ночном небе, один во мраке над оставленной внизу планетой. Мне представляется мой самолет, я как бы смотрю на себя со стороны, издалека, и вижу маленький свирепый истребитель, рвущийся к холодному надменному мерцанию звезд. Инверсионный след быстро разматывается за ним. Он всегда прекрасен, этот белый след, наносящий на равнодушное пространство неба властный росчерк человека. Ночью он похож на дымный след и все равно виден на фоне луны и светящихся облаков. Днем этот след всегда поднимает в душе тоску по движению, тягу к пространству.
На далеком обледенелом Шпицбергене стоит, говорят,! деревянный крест, на котором безымянные суровые поморы когда-то вырезали ножом такую надпись: «Тот, кто бороздит море, вступает в союз со счастьем, ему принадлежит мир, и он жнет не сея, ибо море есть поле надежды». Слова поморов можно
