равнялось полному неверию их в дело революции, - неверию, ставшему символом веры вплоть до русской мартовской революции 1917 года, которая научила их тому, что революции все ещё являются реальными возможностями, а не пережитками прошлого и не галлюцинацией анархистов. В те дни торжества милитаризма и дипломатических интриг, подготовлявших «реванш» в дни балканского национализма, вызвавшего первый ряд войн, войн Греции и России против Турции, в дни роста капитализма, создания государства Конго, борьбы за Африку, французского и германского колониального империализма, постоянного расширения английских владений в Южной Африке, Египте, Судане, Бирме, и т. д., - большего достигнуть нельзя было. В те годы подлинно либертарный дух, пробудившийся в 60-х годах, снова упал. Я могу привести лишь очень короткий эпизод - выступления Евгения Дюринга в Германии, университетского преподавателя экономических наук, который в 1872-1873 г. г. выступил против государственного социализма и в защиту системы федеративных ассоциаций, очень сходной с экономической организацией, предлагающейся анархистами-коллективистами. На мой взгляд, теория Дюринга и возникла под их влиянием и под влиянием Парижской Коммуны, которая была первым крупным выражением недоверия государству и попыткой обойтись без него. Однако Дюрингу самому не доставало либертарного духа и воли. Хотя он оказал влияние в качестве противоядия против марксизма в Германии и, хотя Маркс и Энгельс чувствовали это влияние, как занозу в боку, но как раз та часть этого учения, которая здесь упоминается, меньше всего была понята. Сам автор не очень занимался этой частью своей теории в позднейшие годы, хотя некоторые даровитые его последователи вновь открыли ее и выдвинули ее на первый план 20 лет спустя, в начале 90 -х годов, и тем еще раз помогли поколебать веру в марксизм (к этому я вернусь ещё позднее).
Другим, достойным упоминания, событием была большая забастовка железнодорожников линии Пенсильвания-Огайо в 1877 году, приведшая к столкновению в Питтсбурге и бунтам, которые Элизе Реклю приветствовал, как Питтсбургскую Коммуну, и которые, хотя и не долговечные, отметили собой пробуждение американских рабочих от веры в личный успех и в политическую борьбу. С тех пор социалистическое движение в Соединенных Штатах выдвинуло левые течения, сторонники социальной революции стали выступать против защитников избирательной борьбы и шаг за шагом, более интенсивными стали усилия борцов, пока годы 1881-1886 не принесли с собой расцвет социально-революционной борьбы. Сознательные коллективисты-анархисты, сильнее всего бывшие в районе Чикаго и быстро возраставшие в числе, развивали свое движение быстрым темпом вплоть до трагического периода, начавшегося в мае 1886 года, когда капиталистическая репрессия снова раздавила надежды рабочих на процессе 11 ноября 1887 года.
В конце 70-х годов особые обстоятельства, вроде преследования издававшейся Полем Бруссом газеты «Авангард» и отсутствия сильной группы, которая могла бы принять этот вызов, понудили Кропоткина взять большую часть работы на свои плечи и основать журнал «Револьте» (февраль 1879 г.). В то время существовали лишь чрезвычайно слабые секции в нескольких странах, очень слабые газеты, очень небольшое число активистов, из которых многие были уже истощены тягостями личной жизни, а другие потеряли бодрость духа или соблазнились иллюзиями избирательной борьбы. Правда, велась также борьба, направленная к социальному бунту: недовольство ирландских земельных арендаторов, приведшее ко многим жестоким столкновениям, затем обострившиеся бедствия андалузских рабочих, совершивших несколько отчаянных актов аграрного террора; подобные же настроения замечались среди голодавших тогда итальянских рабочих. Кроме того, налицо была деятельность русских террористов, сосредоточившихся на борьбе против царя, но никогда не перестававших надеяться на восстание крестьян.
К этим реальным факторам следует прибавить, особенно по мнению Кропоткина, твердую веру в то, что возвратившиеся французские коммунары и французские рабочие, пробудившиеся от уныния после сокрушительного удара 1871 года, создадут движение, которое вновь приведет к Коммуне, и что на этот раз Коммуна будет настоящей социалистической Коммуной, и не только в Париже, но и в каждом большом городе Франции. От такой Коммуны можно было ожидать, что она будет самодеятельным организмом для целей экспроприации и что она создаст множество таких же коммун. Такова была надежда и вера Кропоткина в 1879-1882 годах, почерпнутые на французских митингах, где такие надежды действительно находили себе выражение. Кропоткин пришел к заключению, что приближается французская революция, масштаба Великой Революции. Это побудило его высоко поднять знамя и выдвинуть задачи непосредственной экспроприации, вслед за которой должен был придти коммунистический анархизм. Он сделал это впервые в своей статье «Парижская Коммуна», напечатанной 20 марта 1880 года (позднее эта статья вошла в качестве главы в его книгу «Речи Бунтовщика»). В октябре 1879 г. на Юрском Конгрессе он провозгласил: «Коммунистический анархизм, как цель, и коллективизм, как переходная форма собственности» («Револьте» 18 октября 1879 г.).
Таким образом, в марте 1880 года он отбросил мысль о коллективизме, как переходной форме, т. е. мысль о создании нового порядка вещей путем организации распределения в соответствии с количеством работы, выполненной каждым производителем. Он стал на точку зрения, что меры и расчеты должны быть отброшены и что коммунизм, т. е. работа и вознаграждение по усмотрению каждого, должен быть немедленно осуществлен. Сказалось ли здесь влияние Реклю, с которым Кропоткин как раз тогда начал сотрудничать над выпуском, посвященного Сибири тома «Географии» Реклю (том 6-й, 1881, 918 стр.), - этого я не могу сказать. В начале осени Кропоткин, посоветовавшись со своими женевскими друзьями Дюмартерэ, Герцигом, Кафиеро и Реклю, предложил Юрскому Конгрессу 1880 года, состоявшемуся в Шо-де-Фон 9 и 10 октября, принять для Юрской Федерации коммунистический анархизм. Это было принято, и с того времени обвинение в отсталости, в сохранении системы наемного труда и авторитарной организации для подготовки и поддержания этой системы, - это обвинение стало выдвигаться многими против коллективистического анархизма, который в течение 13 лет был гордостью анархистов и который сам Кропоткин защищал в октябре 1879 года, как переходную форму к более высокой цели, к анархическому коммунизму. Теперь стали утверждать, что применение мерки к труду приводит обратно к власти и что путем накопления сбережений теми, кто выполнял бы больше работы, общество пришло бы обратно к капитализму. В этом усмотрены были зародыши реакций, которые следовало отринуть.
Эта перемена произошла после ухода Джемса Гильома в мае 1878 года. Иначе он мог бы сказать, что лишь очень узкое понимание коллективизма превратило его в. теорию постоянного наёмного труда, тогда как для него, а также для испанских товарищей, эта теория была бы лишь системой, обеспечивающей рабочему «полный продукт его труда», иными словами - без вычетов в пользу государства и капиталистических эксплуататоров и паразитов, хотя и с вычетами в пользу народного образования, общественных работ, содержания инвалидов и стариков местной единицы или федерации таких единиц. Вне этого, ассоциация или группа свободна была бы в выборе между коллективистической, коммунистической или средней между ними организацией, в зависимости от решения своих членов. Кроме того, Гильом в своих «Мыслях» 1874 г. (1876 г.) определенно рекомендовал постепенный прогресс от вознаграждения за выполненную работу к совершенно свободному пользованию продуктами труда. Он лишь обусловил это зависимостью от производительности, так как свободное пользование продуктами предполагает изобилие их.
Таким образом свобода группы устраиваться по своему усмотрению и серьезное соображение о количестве явились возражениями, выдвинутыми, вероятно, коллективистами (От имени которых говорил Швицгебель), но Конгресс 1880 года не согласился с ними, ибо, как я уже сказал, с коллективизмом казались связанными все возможные опасности реакции. После революции, когда в работу вложен был огромный прилив свежей энергии, а быстрый ход изобретений и сберегавших труд машин привели к накоплению огромных запасов продуктов, были сметены все сомнения, вызванные постановкой вопроса о количестве.
На Кропоткина, кроме того, повлияло принятие термина «коллективизм» французскими марксистами и Бенуа Малоном, а также решительное признание термина «коммунизм» бланкистами. Он ненавидел марксистов, но, подобно многим социалистам тех дней, питал слабость к бланкистам, когда Бланки был еще жив (он умер в конце 1880 года) и считался одним из наиболее уважаемых революционеров тех лет. Так или иначе, но этим путем, совместными усилиями Реклю, который был коммунистом всю свою жизнь, Кафиеро, итальянского коммуниста с 1876 г., и Кропоткина изменение было сделано и не встретило никакой оппозиции во французских, бельгийских, франко-швейцарских и итальянских группах. В Испании же этой перемены не замечали в течение годов. Эта перемена совершенно не привлекла внимания Иоганна Моста, когда он приступил к изложению своего понимания анархизма.
