уже было не подняться в воздух?!
— В воздух поднимает любовь, — зашептала Дара, ощупывая, лаская его лицо. — Боже Правый! Ты прекрасен… Плотного мозга мало, чтобы стать человеком… Нужна ещё тёплая кровь. Горячая кровь в жилах… Какая у тебя кровь, Мамонт? Холодная?
— Постой! — он пьянел от её голоса, но не терял самообладания. — Рождение человека стало смертью многих видов живой материи? Так, да? Динозавры не выдержали собственного веса и погибли? Были принесены в жертву?..
— Жертвует всегда мать-Земля, — вещала слепая Дара. — И только своей собственной плотью… Во имя детей… И нет для неё ни прекрасных, ни уродливых — все одинаковы и любимы. Горе, когда их вовсе нет, и чрево пусто…
Только сейчас Счастливый Безумец рассмотрел, кто перед ним: выжженные то ли огнём, то ли кислотой глаза, изуродованный малиновыми шрамами лоб, переносье… Он затаил дыхание, пугаясь её вида, попытался сосредоточить взгляд на её приоткрытых страстных губах; Дара же расценила это по-своему и, стоя перед ним на коленях, неожиданно и молниеносно сдёрнула с себя белое рубище. Несмотря на возраст и обезображенное лицо, тело её оставалось прекрасным, чистым и источало смолистый запах, словно факел в Хранилище Весты. Высокая, крепкая грудь с тёмно-вишнёвыми сосками, слегка проваленный живот — он вздрагивал, по нему пробегали волны, от пупка словно расходились круги, как от брошенного в воду камня, сакральный треугольник тёмно-влажных шелковистых волос непроизвольно притягивал воображение, как вакуумная воронка.
— Хочешь узнать, как возникает жизнь? — спросила она и провела ладонью от треугольника к пупку. — Она возникает здесь… Изначальная, первозданная, разумная… Войди в меня и дай семя жизни.
Счастливый Безумец ощутил сильнейшее возбуждение и уже потянулся к телу Дары, но внезапно увидел на своей руке золотой гребень — тот самый, которым расчёсывал волосы Валькирии.
Он медленно встал на ноги, отступил на шаг, однако не мог ещё унять прерывистого дыхания. А слепая стояла перед ним на коленях и искала его руками.
— Я знаю… Ты любишь Деву, избравшую тебя… Но тебе можно, тебе всё можно!.. Неужели ты не знаешь, что Дара может забеременеть и родить дитя лишь от избранного Валькирией… Дай мне огонь, зарони искру, и я рожу человека разумного! Ты это можешь! Ты — муж!
Счастливый Безумец осторожно попятился к двери, утопая по щиколотку в мягком ковре, а она всё ещё ощупывала вокруг себя пространство.
Мамонт спиной открыл дверь и выскользнул в коридор. Взбудораженный разум горел холодным огнём, светил так, что в ночном освещении «гостиницы» полыхало сияние, сходное с полярным. Он с трудом разыскал свою каморку, ворвался в неё и рухнул на волчьи шкуры. Он думал заснуть, чтобы очиститься сновидениями, однако и минуты не мог пролежать с закрытыми глазами.
И внезапно ощутил, что в голове и душе — совершенная пустота. Всё, открытое, добытое в соляных копях, не вошло в плоть и кровь, а растворилось без остатка, и окружающий мир оставался для него по- прежнему неразгаданным, существующим без всяких причин и законов, как во времена Великого Хаоса.
Ему почудилось, что размягчился мозг.
И единственная мысль, рождённая в жидком сознании, показалась ему закономерной и трезвой. Он недвижно пролежал несколько минут, боясь стряхнуть и расплескать её, выждал, когда она утвердится в сознании и пустит корни, затем осторожно встал, освободился от пещерных одежд и принялся напяливать на себя свою, старую, в которой пришёл.
Период Счастливого Безумства окончился, едва начавшись. Добывать соль в пещерах оказалось не под силу, и зря Авега предсказал ему именно такую судьбу. Сражаться с бандитами генерала Тарасова, противостоять Савельеву или биться с охотниками Дальнего Востока показалось ему делом живым и более важным.
Конечно, и краткая жизнь возле Весты не прошла даром: теперь хоть точно знал, за что сражаться и что беречь для будущих времён, когда придёт на землю Человек Разумный…
Прозорливый Стратиг точно определил ему урок Страги, и зря он с юношеской наивностью пытался противостоять властителю судеб. Если бы сразу повиновался року и отправился по этому пути, сейчас бы уже далеко ушёл…
Он же возомнил себя мудрым мужем, пловцом в солёном море…
Мамонт вынул ключ Страги, перебрал пальцами бусины и тут в дверь опять постучали. Сомнений не было — вновь пришла Дара. Странно, но в жидком мозгу отчётливо отпечаталось ощущение стыда.
Повинуюсь року!
Вероятно, он протянул время, замешкался, раздумывая о судьбе, потому что открыл дверь и никого за ней не обнаружил. Коридор был пуст и массивные золотые бра лишь чуть высвечивали лица на портретах.
Взгляд сам собой остановился на одном из них, перехватив живые глаза. Мамонт приблизился к полотну и замер, ошеломлённый.
На него смотрел Авега: тихий, умиротворённый взор, спокойное лицо, обрамлённое белыми волосами и бородой, как ореолом.
Как же так? Сколько дней ходил мимо и не замечал?
— Я хочу уйти, — признался он, глядя на портрет. — Ты предсказал мне судьбу и смутил душу. Я не готов добывать соль. Веста не открывается мне, а кровля над головой всё ниже и ниже…
Боковым зрением Мамонт уловил тень, бредущую по коридору: униформа скрывала и пол, и все особенности человеческой фигуры, поэтому он не мог узнать, кто это ещё не спит и слоняется по ночным копям. Зато признали его.
— Прости, Счастливый Безумец! — послышался затаённый голос юного Варги. — Это я стучал к тебе… Не могу найти покоя! Ты окончательно смутил мою душу!
— Я смутил твою душу? — переспросил Мамонт, снова взглянув на Авегу. — Каким же образом? Я ведь не предсказывал твоей судьбы.
— Смутил одним своим появлением. Прежде я всего лишь мечтал о Деве, как мечтают все отроки на реке Ура… А теперь бесконечно думаю о ней! Закрываю глаза, а передо мной стоит юная Валькирия. И протягивает мне медальон, такой же, как у тебя… Знаю, это всего лишь тоскующее воображение. Но оно вселяет такие надежды! Подвигает к такой степени самообмана, что если она придёт сюда и мои видения не сбудутся, я поступлю, как поступали верцы, когда им бессмертие становилось тоскливым и тяжким грузом.
— Полагаю, все твои видения сбудутся, — утешил Мамонт.
— Ты уверен?.. Ты чувствуешь мою роковую предопределённость?
— Нет-нет! Не чувствую, — заспешил он, глянув на портрет Авеги. — Я слепой и безмудрый… Но по земной житейской логике так должно случиться.
— Мне не известна такая логика…
— Это понятно. Она — удел изгоев.
— В чём же суть житейской логики? Скажи мне!
Мамонт неопределённо пожал плечами.
— Многие хотят получить из рук Валькирии железного сокола. И только по одной причине — прийти и вкусить соли Знаний. Твои же помыслы бескорыстны. Ты уже здесь, и, должно быть, по горло насытился и солью, и хлебом…
— Полагаешь, для Девы важнее всего бескорыстие?
— Думаю, да… Девы всё-таки живут на Земле. Они — женщины, а все женщины хотят, чтобы их просто любили. Ни за что.
Варга долго и внимательно смотрел в глаза Мамонту.
— Вижу… Ты сказал правду. И всё равно ещё больше смутил душу. Мне стало ещё неспокойнее и труднее.
— Почему?
— Да потому, что трудно или вовсе невозможно находиться рядом с человеком, уже избранным Девой! Меня одолевает… зависть. А это чувство удел изгоев…
