Поэтому он ждал Мамонта, тешась надеждой на покаяние, и одновременно боялся его: свалить всё на препарат Тойё не получалось…
Выставленные в леваду пчёлы, облетавшись, теперь гудели ровно и размеренно в тёплом вечернем воздухе. Иван Сергеевич никогда не занимался пасекой, хотя после ухода на пенсию подобные мысли его посещали. Делать всё пришлось по инструкции, заблаговременно составленной бывшим хозяином Петром Григорьевичем. Выполнив все пункты, новоиспечённый пчеловод расположился между ульев на траве, чтобы испытать благость, обещанную стариком. Пчёлы действительно убаюкивали, наполняя небо тихим звоном, однако вместо радости жизни он испытал внезапный толчок тревоги: над перевалом заклубилась тёмная, похожая на дым от пожара, туча, и скоро с востока отчётливо донеслись звуки боя.
Иван Сергеевич вскочил, вглядываясь в седловину гор, потом побежал, чуть не опрокинув улей, — зарево огня вырвалось из-за хребта и осветило дымы, поднимаясь выше и разливаясь по небу. Казалось, та сторона гор постепенно заполняется раскалённой лавой и ещё миг — огненный поток хлынет с востока на западные склоны. Ослеплённый, он не сразу заметил рой самолётов, беззвучно кружащихся в пурпурном небе, время от времени падающих к земле: скорее всего, это было ковровое бомбометание…
Хамара! Это был он, Охотник за Будущим! Это его последователи — «дети Татхагата» шли с востока!
Он побежал в избу, достал коробку с пультом управления и радиостанцией, натянул наушники и услышал сплошной треск. А война между тем достигла седловины и, перевалившись, потекла на запад. Зловещие стрелы самолётов выныривали из-за хребта и вонзались в голубое небо, выискивая цели. Приковавшись к ним взором, Иван Сергеевич забыл о страхе и почти наощупь нажимал кнопки — приводил зенитно-ракетный комплекс в боевое положение. Когда платформа выехала из горы и на пульте загорелся сигнал готовности, он надавил красную кнопку пуска и в тот же момент увидел стартующие поочерёдно все четыре ракеты. Столбы пыли и дыма затянули весь противоположный берег!
Приступ страха накатил мгновением позже, когда белые хвосты ракет уже резали пространство навстречу самолётам Хамары. Вернуть назад их было уже невозможно!
Он стиснул голову руками, чувствуя, как раскалывается череп, сжался в комок на дне укрытия-окопа. Грохот разрывов встряхивал небо, как огромный жестяной лист, на землю дождём сыпались огненные обломки, вычерчивая дымные следы…
Потом в области темени что-то щёлкнуло, словно гранатный запал, в сознании сверкнула яркая вспышка, и мозг начал медленно оплавляться, словно кусок воска.
Когда он снова поднял голову и разлепил глаза — увидел, что по-прежнему лежит на траве между ульев, а над восточным склоном и горами громыхает далёкая майская гроза.
Самая обыкновенная, первая в этом году гроза. И пчёлы, почувствовав её приближение, попрятались в ульи и теперь слышен лишь тихий, замирающий гул.
Иван Сергеевич вскочил, обрадованный, что всё это — лава огня, самолёты и наступление Хамары, — только приснилось, и что он не переступил черту, не нарушил табу и не поднял руку ни на Охотника за Будущим, ни на его «детей». Тут поднялся ветер, обычный перед ливнем, и пришлось спасаться бегством, чтобы не попасть под дождь. И едва успел заскочить в сенцы, как стена воды обрушилась на крышу дома. Гром уже долбил над самой головой, но был не страшен. Иван Сергеевич допоздна просидел у окна, не включая света.
Всю ночь лил дождь и бушевала гроза над Уралом. А утром, когда он вышел на улицу, чтобы посмотреть пасеку, случайно заметил в прошлогодней траве какой-то серый, поблёскивающий на солнце предмет. Без всяких мыслей, из инстинктивного любопытства, он свернул с тропинки и увидел перед собой кусок рваного дюраля. Неподалёку валялся ещё один, с закопчённым концом и лохмотьями обгоревшей пластмассовой обшивки.
Не веря своим глазам, он побрёл вдоль изгороди, натыкаясь на обломки самолёта чуть ли не на каждом шагу: склон горы вместе с пасекой и взлётно-посадочной полосой у леса — всё было усеяно искорёженным и обожжённым металлом!
— Я победил тебя, Хамара! — закричал он, грозя Востоку кулаками. — Я сжёг твои самолёты!
Он бегал по берегу и пинал обломки, словно добивал своего противника. И в радости не заметил, как из-за перевала вновь потянуло дымом и из-под него, как из адова пекла, покатились волнами «дети» Хамары. Иван Сергеевич бросился на свою позицию, изготовился, приведя в боевое положение весь арсенал, и стал ждать команды. А её почему-то не было!
Между тем Охотники за Будущим, словно туча саранчи, неслись по склону и уже были в опасной близости от пасеки. Они поливали огнём пространство, так что вокруг Ивана Сергеевича земля кипела от взрывов. И тогда он включил систему залпового огня. Снаряды ложились так плотно, что стена поднятой в небо земли не успевала оседать, а он, двигая эту стену впереди себя, начал медленно выдавливать противника назад, за перевал. А сам уже поглядывал в небо, ожидая, когда придёт подмога, поскольку бой длился уже больше двадцати минут.
И только выдавил «детей» Хамары за хребет, как оттуда появились стрелы чёрных самолётов. Иван Сергеевич хладнокровно выждал, когда они пойдут в пике, и дал ракетный залп. В небе расцвели дымные цветы разрывов и первая тройка истребителей превратилась в обломки. Он уже было крикнул «Ура!», но из-за гор, на низкой высоте потянулись гусиным косяком тяжёлые бомбардировщики.
Он сделал ещё один залп, но на той стороне реки взлетела всего одна ракета.
Последняя…
Иван Сергеевич обернулся и теперь смотрел уже не на восток, в сторону противника, а на запад, откуда должны были появиться наши самолёты…
20
Он вынырнул из пучины и чуть не ослеп от яркого весеннего солнца. И чуть не оглох — от птичьего пения, заглушающего шум вспененной, бурной воды.
Несколько минут, распластавшись, он плыл по течению, наконец-то ощутив себя Счастливым Безумцем. Мимо проносились берега, покрытые лесом и зелёной травой, забрызганной пёстрым ликующим разноцветьем. Кипела и пузырилась голубая вода на камнях, в глубине скользили стаи рыб, спешащих на икромёт, живая и замершая материя двигалась, переливалась красками, звуками, и только высокое небо стояло над землёй неподвижно и вечно.
Мамонт выбрался на сушу, сделал несколько шагов и рухнул в траву. Он ещё не мог, широко открыв глаза, таращиться на мир, и, как новорождённый, познавал его, щурясь от света, вдыхая запахи и ощупывая землю руками.
Никогда ещё он не воспринимал и не чувствовал так ярко то, что обычно попирал ногами — цветущую весеннюю землю.
Наконец глаза привыкли к свету солнца, и он рассмотрел перед собой копошащуюся на цветке пчелу. И она, как золотое звено, связующее два разных мира, вернула его в реальность и поставила на ноги. Счастливый Безумец ощутил земное притяжение и, тяжело передвигая ноги, побрёл вслед за улетающей пчелой.
Он с трудом узнал пасеку Петра Григорьевича. Нет, всё было на месте: дом, широкая левада с аккуратными ульями, баня на берегу, но всё это как бы уменьшилось в размерах, приземлилось, потеряло прежний горделивый вид, потому что на месте взлётно-посадочной полосы до самого леса чернело хорошо возделанное поле, на котором всходили какие-то посевы, а за домом, на уступе горы, где когда-то стояла палатка Мамонта, поднимались недостроенные стены огромного дома, сложенные из дикого камня и напоминающие средневековый замок.
Мамонт пошёл краем поля, отмечая, какой титанический труд был вложен, чтобы облагородить эту насыщенную камнем землю — убрать с неё тысячелетиями враставшие глыбы, перетрясти, перебрать руками, освободив от валунов и щебня. Но когда приблизился к строительным лесам, ощутил себя маленьким, словно стоял возле египетской пирамиды. В основание фундамента были заложены камни высотой в человеческий рост, выше они уменьшались в размерах, однако всё равно без крана их вряд ли
