полям…
— Умеют.
— Так в чём же дело?.. Знаю, ты бережёшь её принципиально. Воевать — наше дело…
— Ничего ты не знаешь!
— Ты её любишь. Но ты сбежал, когда она появилась здесь. Значит, она не принадлежит… тебе. Впрочем, и себе тоже. Я же вижу! Она одержимая!
— Она пойдёт с удовольствием, — подтвердил Арчеладзе. — А какими глазами потом мы станем смотреть в её глаза? Ты подумал? Два мужика посылают бабу на дело, которое не могут сделать сами.
— Иного выхода нет, Никанорыч. В Пловаре гнездо «Арвоха», это точно. Так охраняют лишь сверхсекретные службы.
— Я знал это, потому и послал тебя.
— Откуда, Никанорыч?.. Я по дороге думал. Нёс этого парня со знанием языков и думал… Откуда?
— Всю прошлую ночь я гулял в корчме с одним офицером, — признался полковник. — Бывшим командиром батальона морской пехоты. Естественно, он американец, хотя имеет отдалённые русские корни. Эмиграция первой волны.
— Гулял?
— Можно сказать, пьянствовал. Он оказался хорошим мужиком.
— Сегодня такие же хорошие мужики гоняли нас в горах, как зайцев!
— А вчера мне было хорошо. Сначала было очень плохо, и ты знаешь, отчего. Когда столкнулись с ним на дороге, вдруг всё отлетело, обсыпалось…
— Никанорыч! Но ты же мог его раскрутить по большому счёту! — вдруг зажёгся Воробьёв. — По пьянке из человека можно вытащить многое, если не всё. А командир батальона много чего знает.
— Понимаешь, мысли такие были, — подумав, сказал Арчеладзе. — Только я не имел права раскручивать этого парня.
— Какие права, если идёт война?!
— Война-то идёт, но не с ним. Он уже не способен воевать, потому что… верит в Бога. И просил меня, безбожника, убить его врага. Не знаю, грешно это с точки зрения веры или нет — просить другого человека убить. Но он просил искренне. Его враг — это и мой враг. Наш. Враг рода человеческого. И я пощадил этого парня, обещал исполнить просьбу.
— Да, это благородно, по-гусарски, — горько усмехнулся Воробьёв. — Только цена благородства высокая — человеческая жизнь. А мужик был — умница. Два верхних образования, двое детей… Даже могилы никогда не увидят.
— Не ной, кошкодав. И так тошно.
— Что ты собираешься предпринять?
Он снова намекал на Капитолину. Однако не услышав ответа, подумал, хотел вывернуться.
— Давай отпустим Кутасова? Снег наверняка будет до утра… А их, шакалов, можно резать! Один вчера наскочил… Должно быть, возмездие!
— Это мой урок…
— Что? — насторожился Воробьёв. — Твой урок?.. Тоже стал играть этими словами — рок, урок!
— Не играть, Володя. Тут высокий смысл! Урок… Какая неизбежность в этом слове. И я исполню его.
— Что, пойдёшь сам? Ну, иди, иди! Я найду тебе досок на гроб.
— Спасибо, друг. Только мне доски не подойдут. Чернобыльцев обычно хоронят в свинцовых гробах, чтобы атмосферу не отравляли.
— Никанорыч, ты стал упёртый мужик!
— Давай сюда свою аппаратуру. И иди принимать душ, там вода согрелась.
— Одного не отпущу! Ты что, с ума сошёл?
— А я один и не пойду. Приготовь мне две радиостанции со свежим питанием и возьми у Кутасова «Бизон» с глушителем. Всё.
— Мне что же, сидеть здесь? Как пацану!..
— Когда будет нужно, позову. Всех позову, — он направился было к двери и вернулся. — Знаешь, Володя, этот парень… комбат американских морпехов, натолкнул меня на мысль… Я тоже начинаю верить в Бога. Не знаю, какой он, жил ли на Сатве. Но есть его предначертания. Рок, судьба — называй как хочешь. Это есть! И никуда не уйти.
Капитолина была уже одета по-походному, в высоких кожаных сапогах и плаще, только непокрытые волосы заколоты множеством каких-то причудливых шпилек в виде наконечников стрел, сделанных из белой кости.
— Знаю, ты нашёл мне подходящее занятие, — сказала она, не дожидаясь вопросов. — Я почти готова.
Стояла она перед зеркалом, словно они собирались сейчас куда-нибудь в театр или на концерт.
Арчеладзе заготовил слова и аргументы, объясняющие ситуацию, однако сказал всего лишь одну фразу:
— Смерть этого бойца на мне.
Капитолина будто не услышала этого, поправила причёску, вглядываясь в своё отражение.
— Я пойду одна. Скажи, что мне нужно сделать.
— Ты не пойдёшь одна! — отрубил Арчеладзе. — Либо не пойдёшь вообще.
— Не хочу, чтобы мне мешали… А ты будешь мешать.
— Привыкай!
— Добро, — неожиданно легко согласилась она. — Но тебе придётся поступиться своей волей. Сможешь?.. Полное подчинение, беспрекословное выполнение моих желаний. И никакого мысленного противления, о чём бы ни попросила.
Арчеладзе хотел обратить всё в шутку.
— Иногда бывает приятно… повиноваться женщине. Посмотрю, как ты это делаешь. Может, сам научусь ходить по минным полям и отводить глаза.
— Не обольщайся, Гриф, не научишься никогда. У тебя слишком сильны мужские начала. Эта наука доступна исключительно женщинам.
— Почему такая дискриминация?.. В вашем обществе?
— В нашем обществе, — подчеркнула она, — нет никакой дискриминации, поскольку мужчины исполняют мужской урок, женщины — женский. Как в Домострое, если ты помнишь. Будь ты трижды гоем, всё равно Космос от тебя закрыт. Твоим собственным разумом. А женщина, как известно, стихия. Космос начинается прямо над нашими головами, и потому мы носим космы. И потому способны к деторождению… Вот, теперь я готова!
Капитолина обернулась к нему и Арчеладзе увидел Дару, ибо иначе невозможно было назвать женщину с пронизывающим и одновременно чарующим взором.
Капрал Флейшер сидел развалясь и потягивал тоник из пластмассового стакана.
Всё-таки «иезуит» заготовил ему сюрприз, придумал казнь изощрённую — умереть от руки мстителя. И ни при чём здесь десантный отсек со створками, открывающимися из пилотской кабины. Разве что здесь, в хвосте самолёта, не будет слышно звуков борьбы. Если она ещё состоится! А то, может быть, Флейшер рассчитывает попросту задушить без шума и спокойно уйти. Труп обнаружат где-нибудь на подлёте к военно-морской базе в Форт-Лодердейле, и неизвестно, что задумал Барлетт-Бейлесс по своему дьявольскому сценарию: выбросить его в океан со стальной болванкой, привязанной к ногам, или привезти на родину и похоронить с почестями, дабы не возмущать родителей и общественное мнение. Преступника, разумеется, не найдут…
— Я бы сразу пришёл к вам, сэр, — беспечно сообщил капрал. — Меня не отпустил стюард, приковал ремнями к креслу и заставил высидеть весь положенный срок, пока этот летающий гроб не наберёт высоту. Вдвоём нам будет веселее падать, сэр!
— Ты — мой ангел смерти? — Джейсон ощутил полное спокойствие. Не умирать же до удара, как умер тот несчастный негр в кулачной потасовке…
— Сэр, так вышло, — Флейшер замялся. — Не вспоминайте пока об этом… У меня есть бутылка
