– Ладно, хорошо. Ты все вытащил из его карманов, а швы ощупал?
– Еще бы! – восклицает Равье, пожимая плечами.
– Слушай меня внимательно, Равье. Ты посмотрел под лацканы пиджака перед тем, как оставить его одного? Подумай и ответь откровенно.
Он хмурит брови. Его добрая толстая физия из красной становится белой.
– Нет, – честно отвечает он, – об этом я не подумал. Я вздыхаю.
– Прекрасно. Значит, эта булавка должна была находиться под лацканом. Это практически единственное место, куда мужчина может ее приколоть... Так, Равье, а после того как он отдал тебе свою одежду, ты обыскал камеру?
– Я быстро посмотрел по сторонам и под нары, проверяя, не забыл ли чего.
– Рукой по нарам ты не водил?
– Нет.
– Так что, если бы он воткнул вот эту булавку в дерево, ты мог ее не заметить?
Шеф не перестает молча теребить свои манжеты.
– Верно...
Ладно, – говорю я Равье, – ты нам больше не нужен. В следующий раз ничего не оставляй на авось. Он снова краснеет и выходит пятясь.
– Значит, булавка от Карла Бункса.
– Да, и он хотел, чтобы я вынес ее из камеры...
– Как это? Я рассказываю об инциденте в бистро.
– Вы уверены, что именно он воткнул ее в ваш пиджак?
– Теперь – да.
– И предполагаете мотив этого на первый взгляд абсурдного поступка?
Я в нерешительности. Встаю и иду к двери.
– Да, – отвечаю я и выхожу.
Глава 8
Когда я возвращаюсь в номера мамаши Бордельер, атмосфера становится еще более тяжелой.
Надвигающаяся гроза давит на мозги и легкие. Терпеть не могу такую погоду. Кажется, что планета сейчас разорвется, а это одно из самых неприятных ощущений.
Прежде Чем подняться по лестнице дома, я вынимаю золотую булавку из лацкана пиджака, куда воткнул ее, выйдя из кабинета Старика, и втыкаю в плечо, точно в то место, куда ее сунул Бункс.
Поднявшись на четвертый этаж, где обретается старуха, звоню
Она открывает мне, держа в руке рахат-лукум.
– Наконец-то вы вернулись! – восклицает она с набитым этой жуткой замазкой ртом. – Милая девочка начала отчаиваться...
Я усмехаюсь.
– Я, мамаша, как крупный выигрыш: заставляю себя ждать, но всегда прихожу к тем, кто умеет это делать.
Старуха вытирает дряблые губы, на которых помада смешалась с сахаром.
– Я угостила ее шоколадкой... Это дитя просто восхитительно. – Она заговорщицки толкает меня локтем в живот: – Вы не будете скучать, шутник!
Будь это кто другой, я бы не потерпел подобной фамильярности, но к мамаше Бордельер питаю слабость. Она такой яркий типаж, настолько невероятна, что на нее невозможно сердиться.
Стучу в дверь комнаты.
– Входите! – отвечает Рашель. Она сидит в кресле, одетая в белый домашний халат, окружающий ее нимбом нереального света.
– Было так жарко... – объясняет она.
– Ну конечно. – И добавляю, гладя ее по затылку: – Я не очень задержался?
Она взмахивает ресницами.
– Я начала думать, что вы меня бросили...
– И какое чувство это у вас вызвало?
– Боль, – шепчет она, отводя глаза.
Такого рода признания автоматически влекут за собой поцелуй.
Я беру ее чуть повыше локтя, буквально поднимаю с кресла и прижимаюсь своими губами к ее. Прикосновение к девочке, у которой под халатом ровным счетом ничего нет, вызывает у вас желания, мягко говоря, весьма далекие от стремления проштудировать последние статьи о косвенных налогах. Я увлекаю ее на постель, бормоча бессвязные слова, разжигающие ей кровь.
Когда мы достаточно наигрались в зверя с двумя спинами, я в последний раз целую ее. Как видите, любовь всегда начинается и заканчивается одним манером...
– Если ты позволишь, милая, я немного побреюсь, – говорю я. – Чтобы вывести тебя в свет, это просто необходимо, а то у меня рожа, как у итальянского бродяги.
– У тебя есть бритва?
– Нет, но у хозяйка должна быть. С ее-то бородой! Я кладу пиджак и выхожу из комнаты. Как и предполагал, содержательница номеров крутится поблизости с фальшиво-невинным видом. Я подбегаю к ней и шепчу на ухо:
– Говорите со мной, говорите, что в голову взбредет!
Я снимаю ботинки и по-кошачьи подкрадываюсь к двери комнаты. Замочная скважина как раз на уровне моих глаз, когда я стою на коленях.
Мне открывается великолепный вид на комнату... Как с центральной трибуны стадиона. А в глубине коридора мамаша Бордельер трещит как заведенный попугай.
Вижу, Рашель выходит из туалета, где была, когда я уходил из комнаты.
Она подходит к двери и запирает ее на задвижку. К счастью, мамаша Бордельер любит подсматривать за тем, как резвятся ее постояльцы, и потому снабдила комнаты задвижками, а ключи спрятала...
Рашель, думая, что теперь находится в безопасности, идет прямиком к моему пиджачку и ощупывает карманы. Первое, что она достает, – пистолет. Она вытаскивает обойму, вынимает из нее все патроны и ссыпает их в китайскую вазочку, после чего вставляет обойму в рукоятку и сует пистолет обратно в мой карман. Затем берется за мой лопатник и изучает мои бумаги на имя швейцарского подданного Жана Нико... Пожав плечами, кладет бумажник на место. Для девушки, претендующей на место секретарши, у нее редкостная ловкость. Очень скоро она находит под подкладкой мой специальной жетон, смотрит на него, и на ее губах появляется улыбка.
Красавица продолжает свои поиски. Теперь она ощупывает плечи и тут же находит булавку.
Ее удивление просто неописуемо. Она разевает рот, округляет глаза. Радостно щелкнув пальцами, она вытаскивает булавку и кладет ее в свою сумочку.
Я покидаю наблюдательный пост и возвращаюсь к мамаше Бордельер.
– У вас есть бритва? – спрашиваю я ее.
– Хотите побриться?
Я пожимаю плечами:
– Ну уж не перерезать же кому-нибудь горло. За кого вы меня принимаете?
– Да, есть... – И кокетливо добавляет: – Некоторые господа забывают свои.
– Ну конечно, – соглашаюсь я. – А сами вы никогда не бреетесь... чаще двух раз в сутки.
Она задыхается от возмущения, но решает засмеяться
– Какой же вы шутник!
Она не задает мне вопросов по поводу моего заглядывания в замочную скважину. Возможно, думает, что я маньяк...
Она ведет меня в свою личную ванную. С точки зрения техники для удаления растительности у нее все в порядке. Бритва электрическая. Я к таким не очень привык, а потому справляюсь неважно, но я не претендую, особенно сегодня, на то, чтобы строить из себя красавца Бруммеля...
Я освежаю себе морду, поправляю узел галстука и, налив на котелок полфлакона одеколона,
