возвращаюсь к малышке Рашель. Она открыла задвижку и спокойно одевается.
Когда я вхожу, она встречает меня ослепительной улыбкой.
– Ну, – спрашиваю, – как я тебе в парадном виде?
– Великолепен! – шепчет она. – О, мой милый...
Я сажусь в кресло.
– Сдохнуть можно, – говорю. – Никогда не видел такой тяжелой ночи... Ты себя нормально чувствуешь?
– Да.
Она открывает окно.
– Как красив Париж, – произносит она, задержавшись возле него.
Я не отвечаю. Продолжаю думать... Передо мной стоит дилемма: вмешаться сейчас или подождать?
Своим поведением Рашель мне доказала, что тоже состоит в банде. Значит, через нее я могу пройти по всей цепочке. Но это слабое звено. Если я ее отпущу, она предупредит сообщников, что Бункс жив. Эта булавка дала ей доказательство... Что я должен делать? Господи, как неприятно принимать такие решения! Я готов отдать десять «штук», чтобы узнать мнение шефа... Но позвонить ему невозможно. Я должен решать сам и быстро. Я смеюсь.
– Что с тобой? – спрашивает она меня. Я смеюсь, потому что Бунксу пришла великолепная идея. Когда я сказал, что встречаюсь с Рашель, он захотел дать ей знать, что жив. Догадываясь, что киска станет внимательно изучать мои действия и слова, копаться в моих шмотках и тому подобное, он решил послать сообщение через меня. Выбрал посланником тюремщика... Признаемся, что работа великолепная!
Она подходит ко мне, ласкаясь, с влажным взглядом, какой бывает у всех девок, которым вы только что доказали, что кое-что можете.
– Что с тобой? – повторяет она.
Возможно, именно это ее обольщающее поведение заставляет меня принять решение. Я встаю, надеваю пиджак, достаю пушку, беру вазу, опрокидываю ее на кровать, собираю маслины и неторопливо вставляю их в обойму, нежно глядя на Рашель. Надо признать, она немного побледнела. Но не шевелится.
Я открываю ее сумочку, беру булавку, прикалываю к лацкану пиджака и поворачиваюсь к милашке.
– Ну и?.. – спрашиваю.
Она стоит неподвижно. Щеки ввалились, ноздри поджались, в глазах тревожные огоньки.
Я подхожу к ней, влепляю оплеуху, от которой она летит на ковер, и повторяю:
– Ну и?..
Тон приглашает к разговору. Рашель встает. Ее щека пылает.
– Вы хам! – скрежещет она.
– Откровенность за откровенность, красотка; ты маленькая шлюшка! – И я добавляю: – Но шлюхи не только занимаются любовью и шарят по карманам. Они еще и разговаривают... И ты у меня заговоришь тоже!
Она подходит ко мне.
– Мне нечего вам сказать, господин комиссар!
– Да что ты говоришь! Никогда не поверю, что женщине бывает совсем нечего сказать! Я хватаю ее за руку.
– Например, скажи, что вы сделали с русским?
– Я ничего не знаю!
– Так уж прямо и ничего?
– Да.
– Даже как можно связаться с молодчиками Карла? Она встает передо мной, глаза горят диким гневом.
– Слушайте внимательно, комиссар. Я ничего не скажу. У нас нет... как вы это называете?.. хлюпиков! Мы умеем молчать. Вы меня поймали? Отлично. Но предупреждаю вас сразу: вы из меня ничего не вытянете.
Она говорит не столько под влиянием вспышки ярости, сколько резюмируя ситуацию. И я понимаю, что это правда. Она не заговорит, и я получу еще одного секретного узника.
Тогда в моих мозгах появляется дьявольская идея, одна из тех, что, по счастью, возникают у меня редко и которыми совсем не хочется гордиться.
Я надвигаюсь на нее с недобрым видом. Чувствую, моя печенка вырабатывает синильную кислоту.
Должно быть, моя морда по-настоящему страшна, потому что Рашель начинает в ужасе пятиться.
– Ах, ты ничего не скажешь! – рычу я сквозь зубы.
– Нет...
– Ах, не скажешь!
Теперь она стоит, прислонившись к подоконнику.
Я быстро нагибаюсь, хватаю ее за лодыжки и выбрасываю из открытого окна.
Из темных глубин звучит жуткий крик... Мисс Автостоп не доживет в Париже до старости!
Открываю дверь в коридор.
Мамаши Бордельер не видать. Мне нравится, что свидетелей нет, даже боязливой свидетельницы, подглядывающей через замочную скважину, как лакеи в шикарных отелях.
Она варит себе какао, а в ожидании, пока бурда будет готова, мажет кусочки хлеба маслом и конфитюром, от которых сблеванула бы даже живущая на помойке крыса
– Мамаша, – говорю я ей, – у меня для вас плохая новость; одна из ваших постоялиц то ли случайно, то ли вследствие нервной депрессии выбросилась из окна.
– Господи! – вскрикивает она. – Кто это?
– Малышка, что была со мной.
Она недоверчиво смотрит на меня.
– Вы опять шутите?
Мое лицо убеждает ее в обратном.
– Я совершенно серьезен. Малышка выпала из окна. Теперь слушайте меня внимательно: вы меня не видели; она пришла одна, сказала, что ждет мужчину, который так и не появился... Вы ничего не знаете. За остальное не волнуйтесь. Неприятностей у вас не будет. Я все улажу. Договорились?
Она утвердительно кивает.
– Я из-за вас поседею, – говорит она.
– Ничего страшного, – отвечаю, – вы все равно краситесь!
Глава 9
– Вот, – говорю я боссу, – я это сделал, патрон, хотя это и некрасиво. На мой взгляд, у нас нет другого способа подтолкнуть этих мерзавцев к действиям и заставить выйти из тени. Срок, назначенный нам русскими, истекает через четыре дня. Это мало!
Он гладит свой голый, как задница, череп.
– А почему смерть этой девушки должна заставить нацистов выйти из тени? – спрашивает он тоном, в котором слышится намек на неодобрение.
– Следите за моей мыслью, шеф! Когда во Фрейденштадте взорвалась моя тачка, Бунксы сразу узнали, что я цел и невредим. Наверняка рядом с гостиницей были их люди. Может, это сам хозяин гостиницы, кто знает?
Итак, они узнали не только об этом, но и о том, что оккупационные силы предоставляют в мое распоряжение машину. Полковник так орал об этом во дворе, что не услышать мог разве что глухой.
У них появляется возможность организовать новое покушение, но, поскольку машину ведет французский солдат, нападение приобретает слишком серьезный масштаб. Оно станет международным преступлением. Они предпочли поставить на дороге девицу, работающую на них, чтобы убрать меня потихоньку. Заодно ей приказано разузнать обо мне как можно больше... Полагаю, моя личность их заинтриговала.
– Продолжайте, – говорит шеф.
