клавиши отключения.
Отключение я научилась дублировать более сложным способом. А цифра «восемь» напрягла меня, как нумерологически ориентированного человека, – восьмерка в коде рождения означает ангела-хранителя. Хорошенькое дело, остаться в Индии сразу и без ангела-хранителя, и без возможности позвонить по российскому федеральному номеру! Да еще буквы «ч, ш, ъ, ы», изъятые из употребления погибшей клавиши восьмерки, придавали моим эсэмэскам странный акцент: «В Дели невиносимо дусно, скусно, но сикарно!»
Короче, процедуры открытия конференции я бы не пережила, если бы не прикольный немолодой сосед в непротокольной бейсболке. На хорошем русском он шептал мне все три часа про то, как был в России, учился в МГУ, жил в высотке, ходил на демонстрации в 91-м и считает, что российская демократия дело и его рук. А вот теперь он бросил работу профессора в университете, понял, что для Индии сейчас важно другое, и возглавил структуру, защищающую права фермеров.
Увы, все мои попытки шепотом понять проблемы индийских фермеров успехом не увенчались, поскольку не имели ни малейших аналогов с проблемами российских фермеров. Из убежденного шепота собеседника я поняла только то, что, поскольку до 1948 года Индия состояла из 945 мелких и крупных феодальных княжеств, то каждое из них совершенно по-своему осваивало сельскохозяйственную тему. Поняла, что безграмотность тормозит развитие области больше, чем засухи. Что половину населения невозможно убедить, что навозом не топят печки, а удобряют землю. Что люди бедны и в основном никогда не выезжали из своих деревень. Что они беспрестанно рожают, не думая о том, смогут ли прокормить. И когда государственные агитаторы ездят по деревням в коляске велорикши и в громкоговоритель уговаривают их остановить рождаемость, закидывают просветителей камнями.
Что Индия самая густонаселенная страна мира, но если в городе люди как-то утапливаются в вертикальной геометрии домов, деревня горизонтальна. Дома строятся в центре распаханных земель, и строить их дальше некуда. Люди уезжают из деревни в города не из-за дефицита работы, а из-за дефицита жизненного пространства!
В этот момент погасло электричество. И возник страшный языковой барьер – русские занервничали и взвились с вопросами. На индийцев, включая министра, это не произвело особого впечатления. В президиуме зажгли свечи и, повысив голос – микрофоны ведь тоже умерли, – продолжили мероприятие, буднично успокаивая русских: «Да не волнуйтесь, сейчас генератор заработает...»
Когда «генератор заработал» и электричество вернулось, русские начали засыпать шуточками Игоря Чубайса. И тут уже индийцы стали пожимать плечами: понять, каким образом проблема электричества связана с человеком по фамилии Чубайс, не смог даже индиец, ходивший на демонстрации в 91-м.
Правда, к отключениям электричества мы привыкли за первые же два дня, а они до конца нашей поездки так и не смогли понять ни одной шуточки про Чубайса. Но мы так и не выучились ходить с фонариком или свечкой в кармане, как это делают многие местные жители.
В Индии с электричеством вообще странные отношения. Бедные дома и лачуги почему-то обмотаны проводами как паутиной. Мне объяснили, что это сложносочиненные способы воровства электричества, достигшие в стране высочайшего технического совершенства.
Из любого шалаша, палатки, шатра, картонной коробки в статусе жилья обязательно торчит провод, идущий к линиям электропередачи. Это означает, что там, внутри, на одеяле, циновке или земле, сидит семья и смотрит телевизор. А для «телесмотрения» на рынках посреди улицы стоит черно-белый телик жуткого качества из моего детства, и из него журчит душераздирающая индийская фильма...
Открытие закончилось тем, что красавицы профессорши подарили господам из президиума букеты роз, и толпа отправилась обедать на этаж ниже. В длинной очереди к столам с яствами строго соблюдалась табель о рангах: сначала подходили гости, потом преподаватели и только за ними студенты.
Из фуршетных железных ящиков с подогревом благоухали рис, мясо в соусе, жареная курица, тушеные овощи, тефтели из гороха, салаты, обжаренный сыр типа сулугуни, фрукты, лепешки и местный десерт из творожных шариков. И надо сказать, что все это, казавшееся безумно экзотическим и острым в московских ресторанах, вписывалось в индийскую жару, ровно как салат оливье в русский Новый год.
Индийцы в основном ели руками с огромных тарелок, что выглядело совершенно адекватно и эстетично. Все наши попытки подражать им заканчивались плачевно. Увы, для того чтобы есть руками и оставаться элегантным и чистым, надо делать это много поколений подряд.
После обеда в президиум загнали Игоря Чубайса, Юрия Полякова, Светлану Василенко и меня. Надо было отработать окололитературный конферанс. Безбрежная тема конференции позволяла нести любую пургу, но меня предупредили, что моя пурга должна касаться прав женщин.
Выйдя на трибуну первым, Юрий Поляков доверительно сообщил, что «Литературную газету» создал Пушкин, а теперь редактирует он. Поскольку промежуточные звенья были пропущены, то студенты и журналисты в зале почтительно записали в блокноты «Пушкин—Поляков».
Потом Юрий разделил всю нынешнюю российскую литературу на «бездуховных», которые издаются огромными тиражами, ездят на западные фестивали и не слезают с экрана телевизора; и «духовных», которые мало издаются, сидят дома и пропагандируются «Литературной газетой».
И несмотря на то что аудитория не особо отличала первых от вторых, а также третьих и четвертых, начал жаловаться и взывать к справедливости. Поскольку из всего набора перечисленных персонажей аудитория слышала только фамилию Пушкина, она участливо кивала.
Я выступала за ним, ну и никак не могла не ответить, поскольку по формальным признакам относилась к «бездуховным»: тиражи у меня были огромными, с экрана телевизора не слезала, правда, на западные фестивали особенно не ездила, но зато в «Литературной газете» не видела ни одной строчки о своих книгах.
Я коротко защитила честь «бездуховных» тем, что читатель хочет их, а не тех, кто в списке «Литературной газеты», и голосует за это кошельком. Но, поскольку наш междусобойчик был понятен только русской делегации, быстро перешла на гендерные проблемы, начав с того, что президиум во время открытия конференции выглядел как в Арабских Эмиратах.
Народ оживился, индийская интеллигенция всегда, с одной стороны, обижается, когда ее называют отсталой и мракобесной; с другой – страшно гордится своими традиционными ценностями, которые и являются инструментами отсталости и мракобесия. И я совершенно не понимаю, как она победит это противоречие.
Они кивали, когда я говорила об индийских абортах, если УЗИ показывало девочку; они соглашались, когда я напоминала, что девять десятых индийских браков происходит по воле родителей; они признавали, что женщины не могут делать карьеру так же легко, как мужчины... но при этом истово хвастались любовью к традиции. Ну, примерно как русские бабы утешаются поговоркой «Бьет – значит, любит».
После меня выступала писатель-чиновник Светлана Василенко. Она предложила более сложную дифференциацию литературного цеха, чем Юрий Поляков, – поделила не на две, а на четыре категории. Каждая категория имела научное название и иллюстрировалась парой фамилий. Из всех восьми фамилий лично мне была знакома фамилия только самой талантливой Светланы, запихнутая в четвертую категорию.
Однако финал выступления разбудил всю русскую делегацию. Светлана сообщила, что все в современной русской литературе писали незнамо что – как господин Журден, не подозревающий, что говорит прозой, – а потом пришел критик Курицын и придумал понятие «постмодернизм». Мы с Игорем Чубайсом опять вздрогнули и переглянулись.
Я, конечно, никак не могла требовать, чтобы председательница одного из шести российских союзов писателей отличала Жана-Франсуа Лиотара от Арнольда Тойнби и даже Бодрияра от Делеза. Я вообще не ожидала, что при всей своей культурологической незатейливости Светлана знает слово «постмодернизм». Но раз уж знает, то было непонятно, почему она презентовала своего приятеля только как открывателя постмодернизма, в данном контексте ему вполне можно было бы добавить и закон всемирного тяготения и теорию относительности.
А главное, Света не поняла, какой лепестковой бомбой постмодернизм оказался в ее спиче. Ведь если для нас постмодернизм означал современное состояние сознания западного общества на пепелище традиционных ценностей и ироническом поиске новых, то размахивание им на здешней интеллектуальной площадке было провокацией.
