Русская литература сегодня. Жизнь по понятиям

постинтеллектуализм!»

Впрочем, как с самого же начала предупреждали сетевые витии, судьба постинтеллектуализма была в руках его инициаторов. «Короче, либо Пирогов и Компания превращаются в вождей широчайшего культурного движения, либо ‹…› его устроит роль “вождя очередной дачной школы”, жалкой тусовки нездоровых собутыльников? Вот выбор, за которым мы будем наблюдать».

Наблюдать оказалось не за чем – кроме как за отрицающей ныне какую-либо свою связь с постинтеллектуализмом группой «Осумасшедшевшие безумцы» (Всеволод Емелин, Мирослав Немиров, Владимир Нескажу, Андрей Родионов), вместе или поврозь концертирующей, – как заметил тот же Л. Пирогов, – «по домам питейной культуры города-героя Москвы». А сам Пи-Пи исчез, будто его и не было никогда. И причина, надо думать, не столько в отсутствии у Л. Пирогова и его сотоварищей необходимого пиаровского усердия, сколько в том, что их революционный вызов не был замечен именно теми, кому он и предназначался: людьми профессиональной (как варианты – статусной, книжной, официозной, толстожурнальной, репрессивной) культуры.

И об этом стоит пожалеть, так как «стихийный протест против тухлой тусовки немзеров- архангельских и прочих солженицыных» (Л. Пирогов), содержал (и содержит) в себе отнюдь не только хулигански-шутовской, но и немалый эстетический потенциал. Его смысл – в антиконвециальности, в неприятии того, что маркируется как норма, и соответственно в отстаивании права писать не просто плохо, а демонстративно, вызывающе плохо. Не страшась при этом ни обвинений в вульгарности и дурновкусии, ни напрашивающегося подозрения в том, что «новые варвары» либо вовсе не талантливы, либо абсолютно не владеют поэтической и прозаической техникой.

Разумеется, приверженцы Пи-Пи (часто, кстати, и не догадывающиеся о том, что их можно так называть) метят прежде всего в российский постмодернизм с его внутрикультурным аутизмом, разъедающей иронией, установкой на самоцельную игру и зависимостью от общелитературного контекста. «Пи, – еще раз процитируем Л. Пирогова, – это отказ от вериг контекста. Новое слово рождается в первозданной пустоте, равнодушное к тому культурному циклу, который еще до его появленья на свет закруглился, кончился». Иронии, как и обычно в этих случаях, противополагается новая искренность, аутизму – гиперкоммуникативность, а обращению к квалифицированому читательскому меньшинству – стремление (шоковыми или пусть даже и сугубо эстрадными средствами) достучаться до тех, кто и к стихам, и к прозе в принципе равнодушен. «Не столь важно уметь писать, – говорит об этом обозреватель журнала «Эксперт», – главное – устранить эстетический барьер между литературой и действительностью, общаться с миром напрямую, без посредников в виде разнообразных культурных накоплений».

И здесь выпады против постмодернизма перерождаются или, лучше сказать, становятся частным случаем продуктивной атаки на профессиональное искусство как таковое. Под угрозой критического пересмотра оказываются и понятие хорошего вкуса, и культ художественного качества, и неотъемлемая от них проработанная («лессировочная», – как, по аналогии с живописью, называет ее Л. Пирогов) литературная техника. А ресурсом, к которому естественным образом подключаются писатели- постинтеллектуалы, становится отнюдь, конечно, не катаевский «мовизм», где как раз художественность доведена до максимально высокой концентрации, а – совсем наоборот – примитивизм, наивная литература, вся зона непрофессиональной словесности, вбирающая в себя и самую отъявленную графоманию.

Это, разумеется, усложняет экспертную оценку постинтеллектуальной литературной продукции, ибо и в самом деле не так-то легко разобраться, с чем мы в каждом отдельном случае имеем дело: с осмысленной художественной провокацией или с бытовым хулиганством, с талантом, ищущим нетривиальный путь к самовыражению, или с наглостью, этот талант – при нашем попустительстве – заменяющей.

И тем не менее, иронизируя над скороспешно испустившим дух постинтеллектуализмом, нельзя, думается, не видеть, что именно в этом направлении – к демонстративно, а зачастую и агрессивно плохому письму – движутся сегодня многие и многие писатели поколения next, что показывают и десятки тысяч рукописей, поступающих на конкурс «Дебют», и десятки, а возможно, и сотни тысяч текстов, привольно расположившихся в русском Интернете. Так что, похоже, вектор движения был Львом Пироговым угадан верно, и мы еще будем присутствовать при реинкарнации не самого термина, разумеется, а явления, которое он обозначил.

См. АКТУАЛЬНАЯ ЛИТЕРАТУРА; ГРАФОМАНИЯ; ИСКРЕННОСТЬ, НОВАЯ ИСКРЕННОСТЬ; НАИВНАЯ ЛИТЕРАТУРА; НОВАЯ ПЕСЕННОСТЬ; ПОСТКОНЦЕПТУАЛИЗМ; ПРОФЕССИОНАЛЬНАЯ И НЕПРОФЕССИОНАЛЬНАЯ ЛИТЕРАТУРА

ПОСТКОНЦЕПТУАЛИЗМ

Этот термин, – напоминает Илья Кукулин, – впервые был явлен городу и миру еще в середине 1980-х годов: «так предложили назвать общие черты в творчестве Тимура Кибирова и Михаила Сухотина после их совместного выступления на домашнем семинаре Александра Чачко».

И тем не менее, хотя, – по позднейшей оценке Михаила Айзенберга, – «литературная атмосфера обеих столиц с начала 80-х оказалась окрашена в постконцептуальные тона», прижиться этому термину тогда было не дано. Один лишь Михаил Эпштейн, синонимически уподобив постконцептуализм новой искренности, поместил его в свой реестр «Основные направления современной поэзии» – рядышком со столь же химеричными, как вскоре выяснилось, континуализмом, нулевым стилем или презентализмом.

Прошли годы, пока за дело взялся Дмитрий Кузьмин. И взялся энергично, окрасив начало нулевого десятилетия пестрым шквалом своих статей и устных выступлений, манифестирующих уже не просто новую литературную школу, но и возможность «говорить о постконцептуалистском каноне в русской поэзии рубежа XX–XXI веков». О М. Сухотине и Т. Кибирове помина в этот раз почти не было – классикам если и есть место, то только в литературном архиве, – зато стихотворческая деятельность Дмитрия Воденникова, Дмитрия Соколова, Дарьи Суховей, Алексея Денисова, Кирилла Медведева, Данилы Давыдова была обследована с максимальным прилежанием. И с максимальным уважением к разнокалиберным талантам этих авторов, которые будто бы преодолели концептуализм с тем же успехом, с каким когда-то преодолели символизм Анна Ахматова и Осип Мандельштам.

С Дмитрием Кузьминым чуть-чуть поспорили – например, Дмитрий Бак на страницах журнала «Арион». Но вот именно что чуть-чуть, так как между действительно дельными конкретными соображениями об особенностях личной поэтики того или иного кандидата в постконцептуалисты и действительно разумным предположением, что концептуализму пора бы исчерпаться, и у М. Эпштейна и у Д. Кузьмина оказалась незаполненной зона особенного, то есть не обнаружены специфические черты и свойства, которые не просто сближали бы Д. Воденникова и Д. Суховей, К. Медведева и А. Денисова, но и отличали бы их от всех прочих поэтов.

Так бывает с критиками, не столько опознающими и анализирующими новые явления в искусстве, сколько проектирующими их, размечающими, каким путем могло бы (должно было бы) это искусство двинуться. Теоретический дискурс в данных случаях опережает художественную практику и, более того, как бы подменяет ее, делает ее исчезающе малой (и не слишком обязательной) величиной при изложении общей (и возможно, верной) стратегической доктрины критика. Поэтому и размышления М. Эпштейна о том, что постконцепуализм – это-де «опыт использования “падших”, омертвелых языков с любовью к ним, с чистым воодушевлением, как бы преодолевающим полосу отчуждения», и призывы Д. Кузьмина за счет все той же новой искренности «реиндивидуализировать» лирическое высказывание воспринимаются сегодня скорее не как выводы, полученные в результате проделанного исследования, а как протокол о благих намерениях, о многообещающих возможностях, которыми поэзия могла бы воспользоваться, но, увы нам, так пока и не воспользовалась.

Что, надо думать, вовремя почувствовали и сами теоретики, из репертуара которых тема постконцептуализма уже к середине нулевого десятилетия исчезла незаметно, будто ее и не бывало вовсе.

Не исключено, впрочем, что она вновь возникнет – если развитие литературы даст для этого основания. Или если за нее возьмутся новые дерзкие проектировщики.

См. КОНТИНУАЛИЗМ; КОНЦЕПТУАЛИЗМ; НАПРАВЛЕНИЕ ЛИТЕРАТУРНОЕ; ПОСТМОДЕРНИЗМ