Житие Дон Кихота и Санчо

оруженосцем — единое целое.

Главы III и IV

о смешном разговоре, происшедшем между Дон Кихотом, Санчо Пансой и бакалавром Самсоном Карраско, и в которой рассказывается о том, как Санчо Панса разрешил недоуменные вопросы бакалавра Самсона Карраско, а также о других событиях, о которых стоит узнать и рассказать

Еще побеседовали они о том, что про них говорится в мире (главнейшая забота Дон Кихота), а затем Санчо привел бакалавра Самсона Карраско; и тут выходит на подмостки сей типический персонаж, удостоенный ученого звания в той самой Саламанке, которая столько для меня, грешного, значит.¹¹⁵ Бакалавр этот, удостоенный звания в Саламанке, после двух наших героев — самое значительное лицо в их истории: он сгусток и квинтэссенция здравого смысла, любитель шуток и проказ, главарь и предводитель всех тех, кто мусолил житие Хитроумного идальго, гулявшее по рукам. Бакалавр остался отобедать с Дон Кихотом и заодно понасмешничать над ним в благодарность за приглашение.

И простодушный Дон Кихот — герои всегда простодушны, — наслушавшись рассказов об истории, повествовавшей о его подвигах, зажегся жаждой славы, ибо «человека добродетельного и выдающегося должно особенно удовлетворять, что еще при жизни добрая слава его звучит на языках разных народов, издающих и печатающих его историю»; а посему решил он снова выступить в поход, и объявил Самсону Карраско о своем решении, и в простоте душевной спросил бакалавра, «в какую сторону он посоветует ему отправиться».

Глава V

о рассудительном и забавном разговоре, происшедшем между Санчо Пансой и его женою Тересой Панса, и о других событиях, заслуживающих счастливого упоминания

Из этого разговора становится совершенно ясно, насколько глубоко проникло в душу Санчо честолюбие, каковое вдохнул в него Дон Кихот; и тот, кто в предыдущей главе сказал: «Родился я Санчо и хочу умереть Санчо», теперь возжелал умереть доном Санчо, и важным сеньором, и дедом графов и маркизов.

Глава VI

о том, что произошло между Дон Кихотом, его племянницей и экономкой, — одна из самых важных глав во всей истории

Конечно, одна из самых важных, а то как же! Ведь покуда Санчо препирался со своей женой, Дон Кихот вел спор с экономкой и племянницей, домашними помехами его героизму.

И пришлось услышать доброму Рыцарю, как его племянница, девчонка, которая не умела еще как следует управиться с дюжиной коклюшек, осмелилась отрицать существование странствующих рыцарей! Грустно это — услышать в собственном доме и из уст какой?то девчоночки благоглупости, которые в ходу у черни и которые она повторяет с чужого голоса.

И подумать только, ведь эта самая девчонка Антония Кихана теперь властвует и царствует над всеми мужчинами Испании! Да, именно она, эта наглая девчонка, эта курочка с птичьего двора, бескрылая любительница поклевать, гасит в зародыше всякую искру героизма. Не она ли говорила своему сеньору дяде известные слова: «…и, несмотря на это, слепота ваша так велика и безумие так явно, что вы уверены в своей храбрости и силе, между тем как вы стары и немощны; вы хотите выпрямить все то, что на свете криво, а сами вы согнуты годами, и самое главное — вы утверждаете, что вы рыцарь, меж тем как вы совсем не рыцарь, ибо хотя идальго и может им стать, но человек бедный — никогда!» И даже мужественный Рыцарь Веры, побежденный бесхитростной прямотой этой незначительной девчоночки, смягчился и отвечал ей: «В твоих словах есть много правды, племянница».

И если даже ты, неустрашимый Дон Кихот, позволил этой домашней кошечке убедить себя, пусть лишь на словах и на время, то как же устоять против кухонной ее мудрости тому, кто ищет ее руки, дабы увековечить свой род? Ей, простушке, не по уму, как это старик может быть храбрым, немощный — сильным, как может выпрямить все, что на свете криво, тот, кто согбен годами, а главное, как это бедняк может стать рыцарем. И хоть она простушка и домоседка, хоть сердечко у нее такое же убогое, как умишко, уж если решается она говорить такие речи своему дяде, то что же решится сказать тому, кто будет свататься к ней как жених либо обладать ею на правах мужа? Ее научили тому, что брак есть установление, коего цель «сочетать мужа с женою и оделить брачующихся благодатью, дабы растили детей для неба»;¹¹⁶ и слова сии она понимает и приводит в исполнение таким образом, что не дает своему мужу завоевать для нас это самое небо, ради коего должен он растить своих детей.

Существует плоское здравомыслие и, наряду с ним, плоское здравочувствие; наряду со скудоумием нас парализует и расслабляет скудосердечие. И ты, Антония Кихана, моя читательница, — ревнительница и хранительница сей скудости. Холишь и пестуешь ее в своем сердечке, покуда снимаешь пену с дядюшкиной похлебки или перебираешь коклюшки. Чтобы муж твой да пустился в погоню за славой? Слава? А с чем ее, эту самую славу, едят? Лавровый лист хорош к отварному картофелю; отменная приправа для домашней кухни. И у тебя его в достатке, запасла в церкви в Вербное воскресенье.¹¹⁷ Вдобавок ты отчаянно ревнуешь к Дульсинее.

Не знаю, станет ли какая?нибудь Антония Кихана трудить свои хорошенькие глазки над этими моими толкованиями жития ее сеньора дядюшки, и даже сомневаюсь в том, что сие возможно, ибо в наши дни племянницам Дон Кихота не по вкусу чтение таких вещей, над которыми надо морщить лобик от избытка внимания да еще и как?то разжевывать прочитанное; им довольно романчиков с куцыми диалогами или с такой интригой, что от ужаса дух захватывает, либо благочестивых книжечек, напичканных умильными эпитетами в превосходной степени и слащавыми восславлениями. Кроме того, полагаю, что наставники, пекущиеся о вашем духовном здравьице, присоветовали бы вам остерегаться опасных завихрений моего пера, не служи вам наилучшею защитою собственная ваша легковесность. Так что я почти уверен, что праздные ваши пальчики, привыкшие перебирать коклюшки, не коснутся этих злополучных страниц; но если они случайно попадутся вам на глаза, скажу вам вот что: не надеюсь я, что среди вас появится новая Дульсинея, которая подвигнет нового Дон Кихота на завоевание Славы, ни новая святая Тереса — женская ипостась странствующего рыцарства, ратница любви, в своей глубокой человечности возносящаяся надо всем человеческим. Вам не разжечь у кого?то в сердце такое пламя, какое Альдонса Лоренсо, сама того не заметив, разожгла в сердце Алонсо Доброго; да и в собственном сердце не разжечь вам любви, сравнимой с тою, что пылала в сердце Тересы, пронзенном стрелою серафима.

Вот и Тереса тоже, подобно Алонсо Кихано, двенадцать лет любившему Альдонсу, вот и она тоже знала человека, в замужестве с которым полагала обрести благой удел; и сказал ее духовник, что не идет она противу воли Божией («Книга моей жизни», глава II); но она поняла, какой наградой одаривает Господь тех, кто все оставляет ради Него; и поняла, что человеку не утолить ее жажду любви бесконечной; и рыцарские романы, которыми она зачитывалась, от любви в земной ее ипостаси привели ее к любви высшей, и возмечтала она сподобиться вечного блаженства во славе Божией и растворения в Иисусе, Человеке из Человеков. И впала в героическое безумие, и до того дошла, что сказала своему духовнику: «Молю вашу милость, давайте все станем безумцами из любви к Тому, Кто ради нас навлек на себя это звание» («Книга моей жизни», глава XVI). Ну а ты?то, моя Антония Кихана, а ты?то? Тебе не грозит безумие ни в человеческом, ни в божественном; может, мозгу у тебя и маловато, но, сколько бы там его ни было, он