Логика смысла (Вторая половина)

открытие поверхности, потустороннего стихий, Иного, чем Другой [L'Autre qu'Autrui]. Почему же возникает впечатление, что это великое Здоровье извращ±нно, и что такое 'очищение' мира и желания также является отклонением и перверсией? Робинзон демонстрирует не извращ±нное поведение. Но каждое исследование, каждый роман, посвященные извра-

щению, стараются выявить существование 'перверсивной структуры' как принципа, из которого в конечном сч±те исходит извращ±нное поведение. В этом смысле первер-сивная структура может быть рассмотрена как то, что противоположно структуре Другого и занимает е± место. И точно так же, как конкретные другие суть актуальные вариабельные элементы, актуализирующие эту структуру-другого, поведение извращенца, всегда предполагающее фундаментальное отсутствие другого, есть не что иное, как вариабельный элемент, актуализирующий перверсивную структуру.

Так откуда же у извращенца такое стремление вообразить себя сияющим ангелом — ангелом гелия и огня? Откуда у него такая — направленная против земли, оплодотворения и объектов желания — ненависть, систематическое описание которой мы находим у Сада? Роман Турнье не нацелен на объяснение; он показывает. Тем самым он примыкает — самыми разными способами — к современным психоаналитическим исследованиям, которые могут обновить статус понятия перверсии и освободить его от морализирующей неопредел±нности, в которой оно пребывало благодаря объедин±нным усилиям психиатрии и права. Лакан и его школа имеют все основания настаивать на необходимости понимания изращ±н-ного поведения на базе структуры, и на необходимости определения этой структуры, которая обусловливает поведение. Они также настаивают на том способе, каким желание подвергается замещению в этой структуре, и на способе, каким Причина желания при этом отделяется от объекта; на способе, каким различие полов отрицается извращением в пользу андрогинного мира двойников; на аннулировании другого внутри извращения, на положении 'по ту сторону Другого' или на положении иного, чем Другой, как если бы другой освобождал в глазах извращенца его собственную метафору; наконец они настаивают на перверсивной 'десубъективации' — поскольку, конечно же, ни жертва, ни соучастник не действуют как другое²⁶. Например, вовсе не потому, что он испыты-

__________

²⁶ Смотри сборник Le Desir et la perversion (Paris: Seuil, 1967). Статья Ги Росолато 'Etude des perversions sexuelles a partir du fetichisme' содержит несколько крайне интересных, хотя и слишком коротких, замечаний по поводу 'полового различия' и 'двойника' (pp. 25 — 26). В статье Жана Клавре-ля 'Le Couple pervers' показано, что ни жертва, ни соучастник не занимают места другого; (по поводу 'десубъективации' смотри р. 110; а о различии между причиной и объектом желания смотри статью того же автора 'Remarques sur la question de la realite dans les perversions', La Psychanalyse, no.8, pp. 290ff.). По-видимому, эти исследования, основанные на структурализме Лакана и его анализе Verleugnung [отрицание, отречение — нем.], находятся сейчас в процессе развития.

вает потребность или желание причинить другому страдание, садист лишает последнего качества быть другим. Скорее, имеет место обратное: именно потому, что он испытывает недостаток в структуре Другого и жив±т в совершенно иной структуре как неком условии своего жизненного мира, поэтому и воспринимает других то как жертв, то как сообщников, но ни в коем случае — как других. Напротив, он всегда воспринимает их как иных, чем Другой. Поразительно, до какой степени в работах Сада жертвы и сообщники — с их необходимой обратимостью — вообще не осознаются как другие. Скорее, они понимаются то как отвратительные тела, то как двойники или же как родственные стихии (конечно, не как двойники персонажа, а как их собственные двойники — всегда вне их тел в погоне за атомарными элементами) ²⁷.

Фундаментальная ошибка в интерпретации перверсии, обусловленная непродуманной феноменологией извращ±нного поведения и определ±нными юридическими требованиями, состоит в увязывании перверсии с преступлениями против другого. С точки зрения поведения вс± убеждает нас в том, что перверсия — ничто без присутствия другого: вуйеризм, эгсгибиционизм и так далее. Но с точки зрения структуры мы должны утверждать обратное: именно потому, что структура Другого исчезла и замещена совершенно иной структурой, реальные 'другие' более не способны играть роль элементов, актуализирующих утраченную первичную структуру. Во второй структуре реальные 'другие' могут теперь играть только лишь роль тел-жертв (в том крайне особом смыс-

______________

²⁷ У Сада повсеместно присутствует тема молекулярных соединений.

ле, который извращенец приписывает телам) или. же роль сообщников-двойников, сообщников- стихий (опять же в весьма особом смысле извращенца). Мир извращенца — это мир без другого, а значит и мир без возможного. Другой — это тот, кто предоставляет возможное. Извращ±нный мир — это мир, в котором категория необходимого полностью заместила категорию возможного. Это какой-то странный спинозизм, из которого изымается 'кислород' в пользу более элементарной энергии и более разреженного воздуха (Небеса-Необходимость). Всякая перверсия — это 'Друго-убийство' и 'альтруи-цид', а значит — убийство возможного. Но альтруицид не совершается посредством перверсивного поведения, он предполагается в перверсивной структуре. Но это не спасает извращенца от того, чтобы быть извращением — не конституционально, а в конце приключения, несомненно прошедшего через невроз и прикоснувшегося к психозу. Вот то, что хотел сказать Турнье сроим выдающимся романом: мы должны представлять себе Робинзона извращенцом; единственно возможная робинзонада — это само извращение.

V. — Золя и трещина

В Человеке-звере мы находим замечательный текст:

'Надо сказать, в их семье никто не мог похвалиться уравновешенностью, а многие попросту страдали психическим расстройством. Жак и сам порою чувствовал, что не избавлен от наследственного недуга; не то чтобы здоровье у него было слабое, но он испытывал такой страх перед приступами своей болезни и так стыдился е±, что одно время совсем изв±лся; страшнее было другое: внезапная утрата душевного равновесия, когда сознание его помрачал какой-то дурман, вс± принимало искаж±нные формы, мир привычных представлений рушился…'. Здесь Золя вводит важную тему, которая примет затем самые разнообразные формы и, опираясь на иные средства, войд±т в современную литературу. Эта тема всегда будет особым образом связана с алкоголизмом: тема трещины (Фицджеральд, Малькольм Лоури).

Крайне важно, что Жак Лантье — герой романа Человек-зверь — весьма крепок, энергичен и здоров. Ибо трещина не обозначает путь, по которому будут проходить патологические наследственные элементы, маркируя тело. Фактически, сам Золя выражается именно так, но лишь ради удобства. Возможно это даже правильно в отношении некоторых персонажей — слабых и нервных. Но если быть точным, то не они несут в себе трещину — или же не только лишь из-за этого они несут е±. Наследственность — это не то, что проходит через трещину, она и есть сама трещина — невоспринимаемая прореха или дыра. В сво±м подлинном смысле трещина — вовсе не препятствие для патологической наследственности; в своей полноте она сама — наследственность и патология. От одного здорового тела Ругон-Маккаров к другому она не переда±т ничего иного, кроме самой себя.

Вс± держится на парадоксе, то есть, на смешении такой наследственности со средствами ее переноса, или на смешении того, что переда±тся, с самим процессом передачи — парадоксе этой передачи, которая не переда±т ничего, кроме самой себя: церебральная трещина в крепком теле или расщелина мысли. За исключением несчастных случаев — как мы увидим — сома крепка и здорова. Но гермен* — это