Ставропольский край, а также Краснодарский край и Ростовскую область. В результате, насколько можно понять, вывод юридической и правоохранительной систем на уровень округа привел к возникновению некоей общекавказской и внефедеральной системы. Это не тот Кавказ, о котором грезили чеченские бандиты, но что-то напоминающее начало 1990-х годов. Это производит очень тревожное впечатление.
На Северном Кавказе продолжает разворачиваться подлинная социальная катастрофа, отгородиться от которой, к сожалению, не удастся. Или на Северном Кавказе будет обеспечено социальное развитие, пусть даже очень жесткими мерами, и тенденция к его варваризации будет сломана и возобновится прогресс, как технологический, так и социальный, или эта тенденция варваризации захлестнет всю Россию и разрушит ее.
Выбора здесь нет: в борьбе с кавказским терроризмом российское общество стоит перед угрозой своей гибели как цивилизации. Надеюсь, что удастся ограничиться цивилизованными мерами, но, боюсь, уровень деградации кавказских сообществ зашел настолько далеко, что никаких сколь-нибудь цивилизованных шагов они просто не поймут.
Посудите сами: если сейчас кто-нибудь в Минфине, например, вздумает обеспечить финансовую прозрачность использования средств, которые федеральный центр направляет на Северный Кавказ, – это может реально создать угрозу войны. И не террористической, а настоящей. Уже сегодня, а ведь ситуация ухудшается буквально с каждой неделей.
И что делать – это лишь один вопрос, а главное, нет ответа, кому делать. Потому что в сегодняшнем российском государстве, превратившем коррупцию, насколько можно судить, в главный смысл своей деятельности, я не вижу людей, которые способны защищать интересы России против терроризма.
Порождение спецслужбами значимой части современного террористического движения и вызванная этим их органическая неспособность подавить его создает впечатление принципиальной вредоносности спецслужб и необходимости их скорейшей ликвидации как вредного и опасного элемента государственного управления.
К сожалению, подобные настроения ошибочны.
Дело в том, что любое общество сталкивается с угрозами, когда оно еще не успевает осмыслить их должным образом. Очень часто есть угроза и на нее нужно реагировать, а закон или система нормативных актов, которые позволяют реагировать на эту угрозу, еще не созданы.
Что делать в этой ситуации?
Для обеспечения безопасности общества нужно реагировать, в том числе и нарушая при необходимости старые законы – разумеется, поневоле, но тем не менее нарушая.
И спецслужба – это структура, которая имеет право в чрезвычайной ситуации нарушать закон, поэтому она и называется специальной.
Угрозы, на которые она реагирует, либо слишком стыдны и пугающи, чтобы говорить о них публично, либо просто слишком новы, из-за чего их отражение еще не нашло своего нормативного обеспечения. В этом заключается так называемый «парадокс спецслужб»: спецслужба вынуждена сама определять степень чрезвычайности той или иной угрозы. Ведь определять ее больше некому. В результате мы получаем чудовищную ситуацию, когда ее представители по вполне объективным корпоративным интересам стремятся любого пролетающего воробья воспринимать как вражеский стратегический бомбардировщик. Резко увеличивать угрозы, запугивать руководство страны и выбивать себе неограниченные полномочия.
К сожалению, ситуация, когда спецслужбы находятся под полным контролем гражданских властей, приводит к их неэффективности и заканчивается, как в нашей стране, когда в условиях, по сути дела, государственного переворота КГБ объявило нейтралитет. Мол, только здание наше не штурмуйте – и все будет хорошо. Вот такая замечательная спецслужба, которая обязана обеспечивать безопасность государства.
Если же спецслужба полностью выходит из-под контроля, мы получаем государство, террористическое по отношению к собственному народу: нечто вроде гаитянских тонтон-макутов или бандитов- милиционеров, пользующихся высоким покровительством.
Есть «золотая середина», все мучительно пытаются ее достигнуть, но она не формализуема, и потому достичь ее сложно. Это трагедия не только обществ, но и самих спецслужб, потому что долго жить, имея право нарушать закон, может спокойно только киношный Джеймс Бонд.
Применительно к терроризму мы получаем такое явление, как самофинансирование спецопераций. Чтобы обеспечить оперативную независимость от гражданских властей, многие спецслужбы мира тупо занялись бизнесом. Времена ГУЛАГа, который официально занимался масштабной хозяйственной деятельностью, канули в Лету, а описанные в голливудском фильме «Люди в черном» буколические порядки, при которых спецслужбы получают доходы от патентов на изобретения, так и не наступили.
Пандемия наркомании, которая захлестывает все относительно демократические страны, вероятно, не в последнюю очередь связана с тем, что отдельные спецслужбы, как можно предположить, использовали для самофинансирования в первую очередь наркобизнес. Хотя скандал «Иран-контрас» свидетельствовал и о наличии иных механизмов, да и не только спецслужбы этим балуются, достаточно посмотреть на военную транспортную авиацию Соединенных Штатов Америки: где она появляется, там волшебным образом развивается наркомафия. Может быть, конечно, это совпадение и случайно, но для случайности оно слишком часто повторяется. И, может быть, спецслужбы сознательно развивают наркомафию в качестве контролируемого источника финансирования, скажем мягко, деликатных операций.
Чем демократичнее страна, тем труднее спецслужбам получать официальное финансирование спецопераций. При тоталитарном режиме все просто – приходит глава спецслужбы к своему диктатору и говорит: «Давай нагадим нашим врагам, чего-то у них демократии слишком много!» Тот: «Конечно, сколько тебе денег надо?»
Когда же есть гражданский контроль, как ни парадоксально, спецслужбам сложно получать официальное финансирование спецопераций, там реальна угроза огласки, там существуют какие-то механизмы общественного контроля, пусть даже из отставных офицеров спецслужб. И это стимулирует самофинансирование спецопераций.
В авторитарных же странах спецслужбы толкают на самофинансирование более слабые мотивы – бедность или жадность. Но спецслужбы бедных стран, как правило, не достигают необходимого уровня развития и остаются своего рода филиалами спецслужб развитых демократических стран.
Соответственно, связь спецслужб с наркомафией, а значит, с террористами и зависимость от них, скорее всего, имеет место. Это тоже очень опасное и очень неприятное явление. Классический пример – Афганистан. Производство опия-сырца в 2001 году, в последнем году правления Талибана, составило всего лишь 185 тонн. Неважно, почему Талибан давил производство наркотиков: может, хотел улучшить свой имидж в мире, может, не хотел, чтобы дехкане были экономически самостоятельны и, следовательно, независимы. Может быть, играли роль религиозные соображения, но есть факт – Талибан в последние годы своего существования очень жестко придавил выращивание опия. К 2004 году урожай вырос, по оценкам, до 12 тыс. тонн, и эта тенденция продолжилась. Недавно американцы официально отказались от борьбы с посевами опия. Их можно понять, этот опий идет не в Америку, а в Европу и Россию, так что им непосредственно не вредит.
Связываясь с наркомафией, спецслужбы связываются и с террористами: они борются с террором, но не могут от него отделиться. 11 сентября 2001 года представляется классическим примером этого.
Это трагедия, ужасный день, в который погибло более трех тысяч человек. Официальное описание теракта все состоит из нестыковок и неувязок, потому что те, кому это приписывается, физически, технически и психологически не могли это сделать. Но давайте не будем углубляться в дебри конспирологии, ограничимся простым рассмотрением последствий 11 сентября для Соединенных Штатов Америки.
Удивительно, но они позитивны. В 2000 году американское общество было разорвано, что показали президентские выборы, по этническому принципу почти пополам. И когда Буш, придя к власти, пообещал объединить Америку, впервые после Никсона, который это делал во времена вьетнамской войны, это были не пустые слова. Террористические акты заставили американцев вновь почувствовать себя нацией, единым обществом и сплотиться, пусть даже в результате шока.
