все так же крутились вокруг тех, кто умел быстро и дешево выкапывать промышленную вкуснятину из природы, желательно выборочно, забирая самое рентабельное. А потомки пусть ломают голову, как им отходы перерабатывать и забытую нефть доставать… И так уж вышло, что оставшиеся для этого увлекательного занятия залежи располагались лишь на северо-востоке России.
После вступления в ВТО безработица в материковской части Федерации, как и в соседних странах, достигла просто чудовищных размеров. Надуваемый сырьевыми деньгами госбюджет еще как-то поддерживал жизнь социально защищаемых слоев, но никак не мог помочь молодым да сильным. Постепенно к ним приходили понимание: хочешь работать, но не можешь зацепиться в столицах, итак стоящих на пороге кризиса переизбытка кадров? - уезжай в края мерзлоты и полярной ночи. Но в нынешнем состоянии полуразрушенный Крайний Север (жилье не строили уже десятки лет, только сносили построенное предками) не был готов вместить всех желающих стать 'новыми северянами', и власти предпринимали отчаянные меры, стараясь сдержать поток мигрантов неорганизованных. Новые рабочие места создавали куда как с меньшей скоростью, чем того требовала демографическая ситуация. В результате на грунтовой дороге, как и на железнодорожном полотне, соединявшей Игарку с Дудинкой, стояли миграционные посты, а скандальные статьи и судебные дела, с ними связанные, не сходили с сетевых и газетных страниц.
Кроме всех этих напастей, начался совершенно немыслимый эзотерический бум. Все началось с того, что на информационной сцене, поддерживаемый собственными тонкими брошюрками и толстыми сайтами, объявился новый мессия, от одного упоминания которого со служителями традиционной церкви случалась падучая. Провозвестник Северной Истины, открыватель какого-то мутного 'мемополя' и, собственно, правил жизни в этом чудо-континууме… Так порадовавшего адептов старой теории Гиперборейской Прародины Арьев и неофитов набирающей силу теории о первоистоках Древней Руси вокруг озера Таймыр и Путоранских гор звали образцово-показательно - Пантелеймон Ягельник. Вот так вот.
Учение его было простым, как шаманский бубен. Якобы, это самое вселенское разумное мемополе существует только на Севере, помнит оно всё и вселяет память предков (как и всю их жизненную опытность) в ныне живущего в Заполярье человека. Конечно, если он верит в это чудо и свято выполняет три завета. Надо есть ягель и продукты их него, постоянно носить бусы (вариативно - браслет) из лиственницы, и совершить паломничество к святыням. Святыни Пантелеймон открывал регулярно и самолично. Пока их было маловато для стратегического успеха, но и этого хватило мэрам и депутатам, что бы вдоволь хлебнуть проблем.
Веришь и выполняешь? Что же, у тебя есть все шансы после смерти обратиться ценной частицей 'мемополевого гиперразума'. Кроме того, всем известно, что чужой опыт (тем более, консолидированный) весьма помогает в решении текущих жизненных проблем. Было похоже, что Пантелеймону мешает жить слава Геленджика, превратившегося в эзотерическую Мекку натуропатских теорий, где каждый дольмен снабдили асфальтовой тропой с ларьками по бокам… Святым металлом в ягельной теории являлось золото, желательно в виде самородка, найденного за Полярным кругом. Самородок надлежало продырявить и повесить на шею, как 'усилитель восприятия поля'. Счастливцы встречались редко, пиратским образом заниматься старательством никто не разрешал. Но искали и находили. После того, как Ягельник выдвинул эту идею в четвертой книжечке уже ставшей знаменитой серии, все как сдурели.
На Таймыр хлынули толпы организованных и не очень 'просветленных людей', оснащенных компактным старательским снаряжением, продукций тут же откликнувшегося на спрос Китая. Незаконных добытчиков ловили и предупреждали, изымали добытое и высылали, на некоторых заводили дела. Все бестолку. Подтянулся и криминал, прилежно караулящий фортуну наиболее удачливых. Все это добавляло хлопот пресекающим и охраняющим органам, как, впрочем, и правозащитникам, резко и вовремя возопивших о нарушении прав человека в случаях выдворения или 'непущания'.
Откуда этот Пантелеймон Ягельник вылез, не мог сказать никто. Вроде бы местный, его раньше часто видели в Норильске, как утверждали некоторые. Ходили слухи, что после перемены участи путем пластической операции вождь стал неузнаваем. Летом мессия стоял лагерем возле одного из своих святых мест, а зимой уезжал поближе к желтым редакциям.
Люди по разному относились и к нему, и его учению, что наглядно демонстрировалось отношением к Пантелеймону в кругу героев повествования. Донцов, не раскрывая всех карт, всегда воспринимал 'пророка' серьезно, чуть ли не как прямую и явную угрозу. Димка Квест видел в деятельности общины достаточно наивную коммерцию. Сам Лапин воспринимал сии идеи не то чтобы благосклонно, но с неким пониманием, а вот Сержанта просто трясло при одном упоминании, а говорить о Ягельнике он мог исключительно матом.
Мягко хряпнула тяжелая трубка, телефонный разговор был закончен. Все еще о чем-то размышляя, Донцов повернулся к Игорю и рассеянно спросил:
- Так о чем ты сейчас спрашивал?
Ни о чем его Лапин не спрашивал, но перечить не стал и действительно спросил:
- Ну и что тебя больше гнетет? Мигранты или Ягельник?
- И то, и другое не в радость, - ответил Андрей, не особенно раздумывая. - А более всего, друже, мигранты, что приезжают под это ягельное учение. Ни регистрации у них, ни постоянного места жительства. Китайцы хоть живут компактно, от нас не бегают. А вот эти… что им, собрали палатки и пошли строем, песни блажить и ветками махать. Отговорка: 'А мы в городе и не живем, нам прописка пох'. Потом МЧС их ищет, вытаскивает из экстрима.
Невесело улыбнувшись, Лапин усомнился:
- Ну, не больше, чем обычных рыбаков-охотников.
- Больше, больше, уж поверь… Ладно. Вот, завтра поеду с инспекцией по трассе магистрали, - буркнул Донцов, придвигая бумагу и доставая авторучку, - напишу тебе примерные даты, где буду, если что с вами случится.
Вроде бы всё, разговор закончен. Игорь помялся, прежде чем задать главный вопрос, ради которого он и пришел к старому другу сюда, в это неуютное здание, невольно являющееся наследницей всех тех зданий, где дислоцировались самые зловещие организации былого века - НКВД и ГКБ… Все, казалось бы, просто - задай вопрос одной фразой, получи ответ. Но сама общественная табуированность этой скользкой темы мешала как адекватному вопросу, так и развернутому, продуманному ответу. Так всегда было с этой тематикой. Люди просто уходили от обсуждения, по разным причинам. Кто не верил, кто боялся, а кто скрывал.
- Так. Литературный десерт перед уходом, - бухнул он громко и решительно. - Что ты, друг Андрей, думаешь-видишь по последним публикациям о случаях в тундре? Что это такое у нас происходит, а? Версии у власти есть?
Медленно положив черно-золотистую ручку на стол, на разглаженный прямоугольник декоративного зеленого сукна, Донцов тяжело поднял голову, внимательно поглядел на Лапина и признался коротко, словно стараясь побыстрей увидеть ответную реакцию.
- А я не знаю, Игорёк.
Но тот смолчал. Мол, давай, ври дальше.
- Че ты лыбишься? Не знаю толком. И никто пока не знает. В том-то и есть вся подлость сложившейся ситуации, что никто ничего, мать его, по этому вопросу не знает. Ни МЧС, ни заповедники, ни институт сельского хозяйства Крайнего Севера. А объективных данных, да что там данных… мало-мальски объективного наблюдения просто нет, - продолжил Донцов, и было видно, что слова даются ему не легко. А как же. Другу врать не просто.
- Понятно лишь, что какая-то напасть (он с трудом удержался, что бы не вставить более мистическое слово 'нечисть') действительно существует и она реально опасна.
Лапин все еще молчал. Вот молодец, даже вазомоторных реакций - ноль.
- Это хорошо, что ты спросил… И я, зная тебя, понимаю, почему. А вот Сержант ни за что бы ни спросил, - сказал Донцов убежденно.
- Точно. Он умер бы, не спросил, - негромко согласился Игорь. - Ему ведь до всего самому докопаться надо. Ну, ты знаешь.
- Знаю… Тогда так, - Андрей, поглядев на часы и прикинув имеющееся у него в запасе время, встал и
