Да будет человек не недостоинАнгела, меч которого охранныйОгненным назван, как алмаз огранный,А стих — кагор, на травах что настоян.И в человеке Ангел удостоенСмеха толпы, которой хохот бранныйНадменно переносит, предызбранныйНа эту казнь: «Вот как я непристоен!»Но я стою, а ты шаткоустоен,Свободою зовущий плод возбранныйНарод поганый, в рог меня баранныйСкрутить хотевший — ил, что не отстоянИ грязь в тебе, язык английский. Сто енНе даст японец за твой юмор странный.2Кто видел его вхожим в лупанарийНи во дворец в квартале нуворишей,Который титулованным воришейВоздвигнут, ибо истинный он арий?Нет, не поёт бомонду их он арий,Не кушает начинок, что внутри шейЛебяжьих запекают — изнутри шейОблатку кишкой тонкой, кулинарий!Ангел хиникс пшеницы за динарийИ два хиникса ячменя, что ГришейЦарю — Чем, государь, благодаришь, эй? —Предложен, не купил. Лукав Бинарий!У Ангела совсем другой сценарий.С женой, а не с сестрой он спал Иришей.3Ни разу не унизился до просьбыНи плача Ангел и в годину краха,Спокойно ожидая смерть, без страха,С которой, риск любя, не спал он врозь бы.За райские кущи от изморозьбыОн спрятался бы с нею ради траха:«Желанная моя, ты так добра, ха!Вот я в тебе оставил свою рось бы!»Перед изображеньем гистрионаНиц не упал, унизившись, ни разуОттачивающий как бритву фразу:«Нуждаешься в огне, солома? О, на,Гори на мне, Татьяна как на Тате!»Зовётся Соломоном Ангел, кстати.4Другой на него смотрит. Но да вспомнит,Что никогда один уже не будет,И перед смертью больше глаз не томнитВор, если мать родную не забудет.
