политика. В этих случаях политика государства нередко приобретала неустойчивый характер, зависела от конъюнктуры, влияния на монарха его непосредственного окружения и придворных интриг. В России такими чертами отличалось царствование Александра I и особенно — Николая II, последние годы которого отмечены уродливым явлением распутинщины. Современная действительность свидетельствует о том, что подобные ситуации — пусть не в столь экстремальной форме — возникают далеко не только в условиях монархии.
В несколько иных формах сходные различия проявляются и в условиях республиканско– демократических режимов — как президентских, так и парламентских. Достаточно сравнить тот след, который оставили в истории своих стран Рузвельт и Черчилль, де Голль и Аденауэр, Тэтчер и Пальме, с «вкладом» в нее более заурядных президентов и премьеров, например с бесконечной чередой глав часто сменяющихся кабинетов IV Французской или Итальянской республик. Недавняя история свидетельствует о том, что независимо от институциональных особенностей политического устройства, наличия или отсутствия в нем предпосылок личной власти, национально–государственное лидерство может быть в разной мере индивидуальным или групповым. Тоталитарные и авторитарные системы создаются под индивидуального лидера, но и они в определенных условиях порождают олигархическое «коллективное руководство».
Особенности политического строя, конкретной исторической ситуации и личностные качества национально–государственных лидеров таковы факторы, определяющие соотношение индивидуального и группового лидерства. Их перечень был бы, однако, неполным, если не учесть еще один фактор: объективно необходимое разделение труда в осуществлении лидерских функций. Даже деспотический лидер, стремящийся лично контролировать все сферы жизни общества, не всегда может обойтись без консультаций с помощниками, лучше, чем он, знающих ту или иную сферы. Эта необходимость многократно возрастает с усложнением экономической и социально–политической жизни, с повсеместно возрастающей ролью государства и политики в регулировании экономических и социальных процессов. Ныне невозможно единолично управлять государством так, как это делали Цезарь, Наполеон или Петр I. Функциональный фактор оказывает растущее воздействие на институциональную структуру власти, на осуществление принятого в развитых странах принципа разделения властей и в то же время на неформальную дифференциацию внутри лидирующей микрогруппы. Одним из наиболее типичных ее оснований является разделение общеполитических и «экономических» функций, особенно необходимое в условиях модернизации и реформирования экономики. Глава государства делегирует всю экономическую политику компетентному специалисту (классический пример Аденауэр — Эрхардт). Еще одно проявление действия того же фактора — обрастание высшей исполнительной власти обслуживающим ее экспертным аппаратом. Так, администрация и аппарат помощников президента России насчитывает несколько тысяч служащих. Сходные процессы происходят и за пределами институтов государственной власти — в крупных партиях, профсоюзах, других общественных организациях.
Психологические аспекты отношений, складывающихся внутри лидирующих групп, несомненно, оказывают существенное влияние на процесс принятия политических решений. Однако до настоящего времени они исследуются больше в рамках общей теории управления, социологии и социальной психологии, концепций групповой динамики, чем в качестве специфического объекта политической психологии. Несомненно, механизмы лидерства, выявляемые этими научными направлениями, действуют и в политической жизни. Так, широко признанная классификация стилей руководства групповой деятельностью: авторитарный, демократический, устраняющийся — вполне применима к политическим лидерам. Тем не менее, отношения в группах, осуществляющих политическое лидерство, имеют свою специфику, связанную с маштабом и общественными последствиями принимаемых решений, с влиянием на них идеологических ценностей и социальных интересов. Эту специфику, очевидно, должна была бы исследовать политическая психология, но она мало интересуется подобными проблемами.
Представляется, что в рамках социально–политической психологии взаимодействие внутри лидирующих групп могло бы изучаться в двух основных аспектах.
Во–первых, с точки зрения влияния механизма этого взаимодействия (стиля лидерства, распределения ролей и т.д.) на качество принимаемых решений. Обычно решения, принимаемые коллективно, на основе свободного сопоставления различных точек зрения, организуемого демократическим лидером, считаются более адекватными, чем навязанные авторитарным лидером, к которому подлаживаются его сотрудники. Роль «первого лица», однако, во всех случаях очень велика.
Политические психологи специально исследовали механизм решения американской администрации, принятого в начале правления Дж. Кеннеди. Речь идет о военной акции против Кубы, совершенно бессмысленной и приведшей к крупному политическому провалу. Это решение фактически было принято небольшой группой высших чинов администрации и, как считают исследователи, явилось результатом группового конформизма — явления, обстоятельно изученного социальной психологией и вырастающего в присущую многим малым группам тенденцию к нивелированию индивидуальных мнений. В нем, видимо, реализуется присущее человеческой психике стремление к интеграции с социальной общностью, с «другими», которое особенно сильно проявляется в ситуациях непосредственного общения и совместной деятельности (см. главу II). В рассматриваемом случае еще не набравшийся политического опыта новый президент, очевидно, поддался «общему мнению».
Как показывает советская история, «коллективное руководство», объединяемое конформистским единством, стремлением избежать разногласий и сохранить стабильность группы, ничуть не эффективнее авторитарной власти единоличного лидера. Достаточно напомнить о коллективном решении направить войска в Афганистан. Вряд ли нужно специально доказывать, что в политике в основе группового конформизма лежит общность «базовых» идейно–политических ценностей лидирующей группы.
Эффективность группового взаимодействия зависит от того, в какой мере оно обеспечивает «интегративную сложность» анализа решаемой проблемы. Оптимальна ситуация, при которой лидер стимулирует столкновение позиций, акцентирующих различные ее аспекты и соответственно обеспечивающих различные варианты решения. Но этого недостаточно: в группе должен быть человек, способный сопоставить и «сложить», интегрировать различные мнения в целостную картину и на этой основе предложить оптимальное решение. В идеале таким человеком должен быть лидер, обладающий формальным статусом, дающим право ставить точки над «и». «Устраняющийся лидер», не способный выработать собственное мнение, резко снижает эффективность группового взаимодействия, нередко делает его безрезультатным.
В свете сказанного очевидна весьма неоднозначная роль компромисса в процессе группового взаимодействия. Компромисс компромиссу рознь. Только что рассмотренная ситуация группового конформизма представляет собой как бы абсолютный компромисс — члены группы бессознательно авансом подавляют собственные мнения, чтобы сохранить единство. Компромисс политически эффективен, если он представляет собой целостное решение, учитывающее разные стороны проблемы, и различные мнения, но основанное на достаточно четком выборе приоритетов и целей. Компромиссы же, основанные на механическом соединении различных, в том числе взаимоисключающих позиций, ценностей, целей, приводят к противоречивым или бессодержательным, чисто бумажным псевдорешениям, подрывают стабильность и последовательность политического курса. Такими компромиссами изобилует российская политика в посттоталитарный период.
Во–вторых, внутригрупповое взаимодействие можно изучать с содержательной точки зрения — как соединение подходов, ориентированных на единую цель, но основанных на различных профессионально ролевых и ценностных приоритетах. В современном мире соответствующая ситуация складывается в странах с отсталой, неэффективной и кризисной экономикой, пытающихся преодолеть отсталость и выйти на уровень наиболее развитых стран. Технико–экономическая отсталость в большинстве таких стран тесно связана с тоталитарным или авторитарным политическим строем: государственная власть в той или иной мере сращивается с экономическими структурами, заставляет их обслуживать свои интересы, пытается командовать ими и тем самым тормозит экономическое развитие. Поэтому стремление к экономическому прогрессу сливается с борьбой за демократию.
Дискредитация социалистического пути модернизации, не приводящего, как показал исторический опыт, к экономическому процветанию и полностью подавляющего демократию, повсеместно повысила престиж альтернативного пути: перехода к свободной рыночной экономике. В странах Западной и
