видела, что они по-прежнему стоят на том же самом месте, тесно прижавшись друг к другу и оставаясь полностью поглощёнными собой.
Эти объятия необязательно бывали сексуальными, несмотря на полный телесный контакт. Это было энергетическим явлением — иногда, проходя мимо, я чувствовала жар — и должна признаться, что для меня оно было и загадочным, и привлекательным.
В первый раз я увидела Ошо, придя на его утренний дискурс /Дискурс (discourse) — так в коммуне называют беседы, или лекции, которые проводил Ошо. — Примеч. перев./, и я не могу сказать, что его присутствие оказало на меня какое-то немедленное воздействие. Я чувствовала определённое возбуждение и любопытство — «Боже мой, я здесь, в Индии, а этот человек, по слухам, просветлённый мастер!» — однако для того, чтобы ощутить в себе способность впитывать его энергию каким-то глубоким образом, потребовалось некоторое время.
В Европе я видела фотографии Ошо, так что его телесный облик более или менее соответствовал моим ожиданиям: лысый, с седой бородой, большими карими глазами, искрившимися, когда он улыбался; не очень высокий, одетый в простую белую робу.
На второй день моего пребывания в ашраме я попросила об инициации в санньясу. Это решение я приняла ещё в Европе, потому что было очевидно, что тот опыт, который я надеялась получить с Ошо, мог прийти только через участие. И, кроме того, я всегда была из тех девушек, которые сначала прыгают, и лишь потом задают вопросы.
На моём первом даршане (так называлась вечерняя встреча с Ошо) присутствовало человек пятнадцать. Проходил он в той же маленькой аудитории, где Ошо проводил дискурсы.
Когда настала моя очередь, я села перед Ошо. Он попросил меня закрыть глаза, а сам стал писать моё новое имя на листке бумаги. Затем он прикоснулся большим пальцем к моему третьему глазу. Постепенно, под опущенными веками мои глаза повернулись вверх, к тому месту, к которому он прикасался. Через несколько мгновений Ошо сказал: «Хорошо», — и убрал руку. Было похоже на то, что он ждал, пока я обращусь внутрь, к самой себе, и лишь затем отпустил мой третий глаз. Затем он попросил меня открыть глаза и показал мне моё имя: Дева Аниша, пояснив, что «дева» означает «божественная», а «аниша» означает «безбожность».
Что за парадокс — быть одновременно и божественной и безбожной!
Ошо продолжал объяснять, что, по его мнению, парадокс есть самая сущность и закон жизни. «Бог — это не личность, — говорил он. — В действительности, Бога нет — есть лишь божественная энергия. Лучше называть её не Богом, а божественностью. Жизнь — божественна, но бога, подобного отцовской фигуре, нет. Нет никого, кто бы манипулировал и управлял. Никто никогда не создавал жизнь — она существует вечно».
Он сказал, что религии, в которых присутствует фигура отца — детские, и что великие религии Востока, подобные той, что основал Гаутама Будда, предназначены для взрослых людей, которые не нуждаются в Боге. Ещё Ошо сказал, что ждал меня, и я подумала, что это замечание, возможно, как-то связано с тем, что я груплидер из Эсалена.
Ещё до личной встречи я послала Ошо экземпляр моего буклета «Пульсация и чувство» с дарственной надписью, предоставив себя и свои умения в его распоряжение. Этот буклет до сих пор находится в личной библиотеке Ошо. Я знала, что в ашраме предлагается широкая программа западных методов терапии и восточных медитаций. Мне казалось вполне естественным, что если я собираюсь пробыть в коммуне какое-то время, то я буду здесь также и работать.
На тот момент в моём расписании было запланировано проведение ещё нескольких групп в Европе и США. Так что в тот мой первый приезд у меня оставалось время только на то, чтобы самой погрузиться в групповой процесс, который был совершенно непохож на всё, с чем я сталкивалась в Эсалене.
Группы в коммуне представляли собой дикие, интенсивные структуры без каких-либо ограничений. Групповой процесс поддерживал выражение всей той подавленной эмоциональной и сексуальной энергии, которую люди пытались сдерживать всю жизнь. В сочетании с Динамической медитацией, проводившейся каждое утро в шесть часов, а также с другими медитационными техниками, пробуждающими и приводящими в движение энергию, это составляло сильнодействующий коктейль, который быстро смыл наш коллективный налёт социальной морали и вежливого обхождения.
На этих группах я дралась, лягалась, орала, плакала, занималась любовью… Множество доводящих до крайности ситуаций в итоге заставили меня совершить внутренний квантовый скачок, оставив далеко позади ту личность, которой я себя считала В результате я открыла в себе такие энергетические ресурсы и грубые животные эмоции, о которых прежде даже и не знала.
Позже я поняла, что группы в этой коммуне на самом деле никогда не прекращались. Можно сказать, что жизнь в Пуне была одной большой группой. Постоянно меняющийся поток любовных приключений, сексуальных связей и взаимоотношений в растущем международном сообществе санньясинов обеспечивал почти круглосуточный процесс переживания интенсивных эмоций.
Вспоминается один случай, когда во время группы, посвященной медитации Випассана, я столкнулась с собственной ревностью крайней степени.
Випассана — не та группа, где предусмотрены столкновения. Это классическая буддийская медитация, в которой вы молча сидите с закрытыми глазами, наблюдая за своим дыханием, и за тем, как в ритме с ним поднимается и опускается живот. Вы встречаетесь со своей уединённостью — и это всё.
Однако случилось так, что у моего тогдашнего бой-френда была очень заметная пара туфель. И всякий раз, когда мы выходили из медитационной комнаты, чтобы выполнить «дзенскую ходьбу», я замечала, что эти туфли неизменно стоят у входа в соседнее помещение, где жила очень привлекательная молодая девушка. Я видела эти туфли ежедневно в течение десяти дней и всё, что я могла с этим сделать — сидеть в молчании, глубоко дышать и наблюдать, как постепенно теряю рассудок.
Штурманом, прокладывавшим для нас курс через этот лабиринт интенсивности, был сам Ошо, который каждое утро в течение полутора часов беседовал с нами. Его дискурсы были построены на изречениях и сутрах просветлённых людей прошлого: Гаутамы Будды, Jlao- Цзы, Патанджали, Кабира, Иисуса — самых разных дзенских, суфийских и тантрических мастеров. Но основная цель этих бесед состояла в том, чтобы питать пламя нашей осознанности. Именно осознанность должна была помогать нам видеть и понимать всё, что с нами происходило.
Ошо говорил, что для духовного роста необходима вся наша энергия и что она станет нам доступна только тогда, когда все подавленные эмоции, заблокированная сексуальность, подсознательные психологические шаблоны — ревность, сравнение, чувство неполноценности, вина — будут извлечены на свет осознания и разрушены. Именно трансформация этих энергий, независимо от того, насколько они являются отравляющими или разрушительными, приводит человека к внутреннему единству и открывает дверь к высшим состояниям сознания.
«То, что я говорю вам — абсолютно живое, новое, свежее, молодое, и не относится ни к какой традиции, — объяснял Ошо. — Поэтому я называю свою Тантру Нео-Тантрой. Это совершенно особое явление. И Тантра, и другие древние религии всегда были ритуальными. Сейчас человечество повзрослело, достигло совершеннолетия. Дни детства миновали. Прошлые ритуалы выглядят глупыми. Нам нужно освободить Тантру от всех ритуальных обрядов. Нам нужно сделать её более поэтичной, более непосредственной, менее стандартной, менее структурированной. Именно это я и делаю».
К моим удивлению и радости, Ошо говорил и о Вильгельме Райхе. Он отметил, что, не имея представления о Тантре, Райх тем не менее разработал методы исцеления сексуальных проблем, сходные с тантрическими техниками, созданными несколькими тысячелетиями раньше. Ошо соглашался с принадлежащей Райху теорией мышечного панциря — с тем, что тело несёт в себе прошлые воспоминания, накопленные в мышцах в виде хронического напряжения. Ошо говорил также, что описываемое Райхом расширение энергии тела, когда человек ощущает любовь, и её сжатие, когда
