дожидаться денег из прибыли, значит, они не верят в дело, ну и черт с ними. Отчетность должна быть проверена, и я требую, чтобы наличный капитал, весь до последнего цента, оставался в деле. Все деньги пойдут в общий котел. Это упростит отчетность и, кроме того, если какой-нибудь из банков лопнет, легче будет обернуться.
Тэккер в упор посмотрел на Лео, и Лео выдержал его взгляд, чувствуя, как кровь хлынула ему в лицо, и все нервы напряглись до отказа. Вот когда у него отнимут его 31 тысячу!
— Я полагаю, что мы можем поручить мистеру Минчу проследить за тем, чтобы лотерейщики не скрыли от нас своих резервных фондов, — сказал Тэккер. — Ему, по-видимому, хорошо известно, как это у них делается.
Напряжение Лео сразу ослабло. Кровь отхлынула от лица. Его деньги, спрятанные под полом, были в безопасности, Лео понял, что Тэккер знает об их существовании, но решил оставить ему эти деньги.
— Я выжму из них все до последнего цента для вас, мистер Тэккер, — сказал он дрожащим от благодарности голосом. — Доверьтесь мне.
— Довериться вам? — Тэккер с хитрой, почти снисходительной усмешкой посмотрел на Лео. Он знал, что Лео будет теперь из кожи лезть, чтобы, во-первых, снова сколотить себе капитал, а во-вторых — выжать деньги из всех остальных лотерейщиков. — Я никогда никому не доверяю. Вот слушайте: если вы решите не отпускать ссуды кому-нибудь из банкиров и ему придется закрыть лавочку, его сборщики и контролеры перейдут в банк Минча. Но прежде, чем вы это сделаете, пусть Джо или Уилок доложат мне. Это потому, что я не доверяю вам, мистер Минч, ни вам, ни вашему брату.
— Это уж нехорошо, Бен, — сказал Джо.
— А, может, я шучу? Но, во всяком случае, я считаю, что благоразумней будет не спешить с ликвидацией лотерей. Я вовсе не хочу, чтобы все лотерейщики взъелись на меня за то, что я выкинул их из бизнеса.
— Я вот что думаю, — сказал Уилок, — нам следует предпринять еще кое-что. Так или иначе против синдиката ополчатся многие, вначале во всяком случае, и нам не мешало бы иметь свой собственный банк, работающий самостоятельно, вне синдиката.
— Это еще что? — воскликнул Джо. — На черта он нам нужен?
Уилок не обратил на него никакого внимания. Он смотрел на Тэккера.
— Генри прав, — решил Тэккер. — Тогда мы приберем к рукам всех клиентов, которые будут недовольны синдикатом. Ты сам должен был бы подумать об этом, Джо. Это по твоей части.
— Да я считаю, что это просто вздор, — сказал Джо. Он сердито посмотрел на Уилока.
— Считай себе на здоровье, — сказал Тэккер, — а это должно быть сделано. Вы с Лео подыщите подходящего человека. И помните, что я вам сказал: не спешите. Я вовсе не хочу, чтобы все лотереи закрылись и на месте их остался один только банк Минча.
Нужно было договориться еще о разных мелочах. Прежде всего о судебном деле, возбужденном против Лео. Уилок сделал пометку в своем блокноте и сказал, что Лео может не беспокоиться, — он сам будет его адвокатом на суде.
После этого Лео распрощался и ушел, и Джо ушел вместе с ним, чтобы отвезти его домой. Они прошли мимо комнаты, в которой сидели миссис Тэккер и Макгинес. Макгинес снял ботинки и положил ноги на подоконник. Окно было открыто, и он подставил ступни под прохладный ночной воздух. Когда братья проходили мимо, он повернулся и помахал рукой.
— Эдна разрешила мне временно приостановить работу над ботинками Бена, — сказал он.
Эдна Тэккер встала и направилась к ним.
— Вы замечательно рассказываете, — сказал Лео. — У вас такой острый юмор. Слушать вас — одно удовольствие.
— Как это мило с вашей стороны. — Эдна улыбалась. — Вы увидите, что с моим мужем очень приятно вести дела, я уверена, что он вам понравится. Он иногда горячится, но я думаю, что это со всяким бывает. И с вами тоже, мистер Минч.
— Еще как, — сказал Лео. — Даже совестно бывает потом. — Он добавил серьезным тоном: — Я уверен, что раз вы его жена, значит, он человек стоящий.
— Ах, ах, ах! — Она заморгала глазами и схватилась за сердце, словно ей стало дурно.
Лео и Джо долго ждали лифта в широком коридоре. Стены здесь были оклеены зелеными обоями, и по стенам висели небольшие картины в рамах, изображавшие лужайки в загородных поместьях, скачущих лошадей и собак с грустными мордами.
— Ну, хоть теперь-то ты понимаешь, какие у тебя здесь перспективы? — спросил Джо.
— Я очень хорошо понимаю, что у меня было свое дело, когда я пришел сюда, а теперь я у Тэккера на жалованье.
— Подожди еще, увидишь. Когда синдикат начнет работать, ты увидишь, что твоя одна треть… ладно, тогда сам подсчитаешь. И еще, пожалуй, скинешь штаны и попросишь, чтобы тебя высекли за то, что ты заставил родного брата ждать в передней, словно меня стыдно даже в дом пускать.
— Оставь, — сказал Лео. — Я устал. Просто с ног валюсь.
У лифтера был угрюмый вид. От его заспанного лица, казалось, пахло какой-то кислятиной. Пока лифт медленно и бесшумно полз вниз, Лео припомнил все, о чем говорилось в этот вечер. Обрывки фраз сшибались у него в голове, мелькали лица Тэккера и Уилока, миссис Тэккер и Макгинеса, который сидел, вывернув ноги, так что ботинки стояли ребром. «Забавно, — думал Лео, — но и жестоко, однако, не дать человеку хоть часок отдохнуть в кино от этих ботинок».
Потом перед ним всплыли лица лотерейщиков, которые потеряют свой бизнес: Корделес — этот наверняка, Ричардс — должно быть, тоже. Быть может, и Кэрролл, и Уильямсон. Все это были люди семейные, он знал их жен и детей. Больше уж никто не будет играть в карты на деньги банка. А Эдгар? Что скажет Эдгар, когда ему перестанут выплачивать 22 доллара за квартиру? Да, теперь уж его не встретят улыбками, когда он войдет в комнату, думал Лео. Придется стать прожженным, твердокаменным дельцом, наживающим свой первый миллион, и примириться с тем, что люди будут считать его прожженным, отъявленным сукиным сыном.
«Не хочу!» — устало воскликнул он про себя, и сам не знал — относится его восклицание к миллиону долларов или к тому, что люди не будут больше улыбаться при встрече с ним.
В вестибюле — раззолоченном и в зеркалах — было душно, и когда Лео вышел на улицу, по телу у него пробежала дрожь. «Зима начинается», — подумал он. Но он дрожал не от холода. Ощущение смерти, разлитое в этой, погруженной во мрак, замурованной в каменные стены тишине толстосумов пробрало его до костей. Ему не нравилось все то, через что должны проходить богачи, чтобы нажить себе миллионы, и не нравилось то, что они на эти деньги покупали.
Джо показал на здоровенного, краснолицего парня в фетровой шляпе, который спал в машине Тэккера.
— Это Джонстон, — сказал Джо. — Раньше он служил во флоте, а потом, во время сухого закона, гонял для Тэккера моторку из Уиндсора в Детройт с самым первоклассным спиртом.
Голова Джонстона совсем запрокинулась назад, и лицо было обращено к крыше автомобиля. Лео поглядел на него.
— Давно Уилок работает у Тэккера? — спросил он.
— Около трех лет. Тэккер сделал его богачом в одну ночь.
Лео окинул взглядом улицу. Кроме его самого и Джо, на улице не было ни души. «Если я наживу миллион, — подумал Лео, — вот где мне придется жить».
Улица была похожа на тропинку в окаменевшем лесу.
«Через что должен пройти человек, чтобы поселиться здесь, — думал Лео. — Через тысячи тысяч, через миллионы миллионов всевозможных грязных махинаций, калеча сотни людей и самого себя».
Улица казалась затонувшей среди каменных глыб. Она была похожа на длинный, узкий скелет какого-то допотопного чудовища с выпирающими каменными ребрами. Ощущение фешенебельного безлюдья угнетало Лео. Это безлюдье означало роскошь, но Лео не видел в этом ничего хорошего. Однако ему не хотелось осуждать богачей. Он убеждал себя, что в такой тишине спокойно спится. «Только богачи могут купить себе тишину и покой в самом центре города», — думал он. И внезапно почувствовал, что только человек, добившийся богатства, может быть настолько опустошен, чтобы пожелать себе такое безлюдье и
