пять лет назад. А стоит фамилии офицера оказаться в Реестре капитанов, и конечный адмиральский чин ему гарантирован. Если только офицер не сотворит чего-нибудь настолько ужасного, что Флот его с позором выгонит. Попавшему в заветный список оставалось только прожить подольше и получить адмирала по выслуге лет.
Звание, как пришлось узнать многим, еще не гарантировало трудоустройства. Некомпетентные, продолжая числиться в штате, часто оказывались без команды и на половинном жалованьи. В теории предполагалось, что «половинщики» обеспечивают резерв кадровых офицеров на случай внезапной нехватки личного состава. На практике ими в основном становились выходцы из родовитых семей, слишком важные, чтобы выгнать их с королевской службы, но слишком безрукие и безголовые для реального ее несения. Очевидно, Юнг пока не угодил в эту категорию, но почти целый земной год, проведенный им на «Василиске», выглядел весьма прозрачным намеком на то, что кое-кто в Адмиралтействе отнюдь не в восторге от его инсталляций.
Несомненно, сложившаяся ситуация сделает общение с ним еще менее приятным.
Капитан «Чудотворца» перестал прикидываться, будто читает бумагу, изящным движением положил ее на стол и поднял глаза.
– Коммандер. – Ровный тенор скрыл враждебность, словно бархатные ножны – лезвие кинжала.
– Капитан, – ответила Виктория тем же бесстрастным тоном.
Рот Юнга скривился в короткой полуулыбке. Сесть он не предложил.
– Для меня огромное облегчение видеть ваш корабль. С тех пор как отбыл «Неумолимый», нам больше, чем обычно, не хватает рук.
Харрингтон молча кивнула, и он откинулся на спинку стула.
– Как вам известно, станция «Василиск» страдает хронической недоукомплектованностью личного состава, и, боюсь, «Чудотворец» печально задержался с перевооружением. Вот это, – Юнг постучал пальцем по бумаге, – список наших самых срочных ремонтных работ. – Он улыбнулся. – Вот поэтому я так рад видеть вас, коммандер. Ваше присутствие позволит мне вернуть «Чудотворец» на Мантикору для постановки в док.
Виктория прикусила губу изнутри и ничем не выдала смятения. Если Юнг отправляет собственный корабль на Мантикору, он, несомненно, собирается перебраться на «Бесстрашный». От перспективы делить с ним рубку ее едва не затошнило. Сохранять видимость спокойствия, одновременно пряча свои мысли, было весьма затруднительно.
– В сложившихся обстоятельствах, – продолжил Юнг спустя мгновение, – и ввиду обширной природы наших нужд, мне кажется, было бы нецелесообразно просить капитана Тэнкерсли взять на себя ответственность за ремонт «Чудотворца». – Он протянул ей диск с данными. – Таким образом, коммандер Харрингтон, я намерен сопровождать «Чудотворец» обратно на Мантикору и лично проследить за работами.
На сей раз удивление полностью скрыть не удалось. Он же старший офицер на станции! Он что, собирается пренебречь лежащей на нем ответственностью за систему?!
– Я, разумеется, вернусь так быстро, как только смогу. Понимаю, мое отсутствие может оказаться… неудобным для вас, и я приложу все усилия, чтобы по возможности сократить его, но, по моим оценкам, необходимая профилактика и ремонт отнимут у нас, по меньшей мере, два месяца. Более вероятно, – лорд Юнг снова улыбнулся, – три. В течение этого времени вы остаетесь старшим офицером здесь на Василиске. Ваши инструкции – на диске. – Он позволил стулу принять вертикальное положение и снова взял в руки бумагу. – Это все, коммандер. Вы свободны.
Виктория слабо помнила, как очутилась в коридоре. Диск с данными врезался в ладонь, так сильно она его сжала, и женщина заставила себя медленно расслабить мышцы руки.
– Коммандер?
Харрингтон оглянулась на возглас, и капитан Тэнкерсли отпрянул. Выражение ее лица на мгновение испугало его. Темные глаза почти дымились, словно раскаленная сталь, а уголок плотно сжатого рта чуть подрагивал в легком тике. Она быстро взяла себя в руки и выдавила улыбку. Старпом попытался было сказать еще что-то, но поднятая в предостерегающем жесте рука заставила его снова отступить в спасительный нейтралитет.
Виктория глубоко вдохнула, вытащила из-под погона белый берет и, ощущая на себе разом потяжелевший взгляд Тэнкерсли, аккуратно водрузила символ капитанской власти на голову. Ее жест выглядел вполне рассчитанным оскорблением человеку, с которым она только что рассталась. Правила воинского этикета запрещали капитану надевать свой форменный головной убор на чужом корабле.
Харрингтон обернулась к провожатому, в темных глазах сверкал вызов. Офицер вызов не принял и, пока провожал гостью до лифта, довольствовался молчанием.
Виктория была благодарна ему за это молчание, голова у нее чуть не лопалась от мыслей. Почему-то вспомнилась ужасная сцена в кабинете начальника Академии: гардемарин лорд Юнг, в гипсе из-за переломов ребер и ключицы и с расквашенными губами, по приказу начальника извиняется перед гардемарином Харрингтон за «неподобающие выражения и действия», – после чего в его личное дело записывают официальный выговор «за недостойное поведение».
Надо было все рассказать, тоскливо подумала она. Но Павел-то был сыном могущественного аристократа, а она – всего лишь дочерью отставного военного медика. И не особенно красивой к тому же. Кто бы поверил, что сын графа Северной Пещеры попытался изнасиловать великовозрастную деревенскую дуру, которая даже хорошенькой не была? И где доказательства? Они оказались одни – об этом Юнг позаботился! – и она была так потрясена, что убежала к себе в комнату, вместо того чтобы немедленно доложить командиру. К тому времени, когда о происшествии стало известно, дружки оттащили негодяя в медпункт с какой-то сказкой про падение с лестницы по дороге в спортзал.
Тягостная картина сменилась менее тяжелыми воспоминаниями. На память Виктории пришел случай, имевший место раньше, при свидетелях, когда она дала резкий отпор самоуверенным заигрываниям Юнга. Не будь она столь изумлена, столь растеряна его внезапным интересом и явной уверенностью в ее согласии, она, может, отклонила бы его приставания более изящно. Но ей никогда прежде не приходилось сталкиваться с подобной проблемой. Отказать, не задев гипертрофированное самолюбие нахала, не удалось, и ему это не понравилось. Несомненно, именно это «пренебрежение» его гордостью и спровоцировало дальнейшие события, но и немедленная его реакция на резкость Виктории была достаточно мерзкой, а в Академии весьма неодобрительно относились к сексуальным домогательствам, особенно когда они принимали форму оскорбительных высказываний и унижающего поведения старших курсантов по отношению к младшим. Комендант Академии адмирал Хартли был в ярости на него за этот случай, но кто поверил бы правде?
А ведь Хартли поверил бы, подумала она. Виктория уже давно поняла это и теперь ненавидела себя за молчание. Оглядываясь назад, она могла распознать его намеки, его едва ли не открытые просьбы: рассказать ему все. Не будь у начальника собственных подозрений, он вряд ли потребовал бы, чтобы Юнг извинялся после того, как она сделала из него бифштекс. Павел не учел ни силы, ни скорости реакции, дарованных гравитацией Сфинкса, не говоря уже о дополнительных тренировках по рукопашному бою, которые давал ей чиф Мак-Дугал. Сбив мерзавца с ног, она уже не позволила ему подняться. Его счастье, что он полез к ней в душевой, когда рядом не было Нимица, ибо присутствуй там еще и древесный кот, негодяй был бы далеко не так красив сегодня.
Вообще-то хорошо, что Нимица там не было. Виктория честно призналась себе в первобытном удовольствии от того, что сама, своими руками избила гада за ту гнусную попытку. Конечно, возмездие оказалось совершенно непропорциональным официально зафиксированной обиде, но никто не сомневался, что никакого «падения» не было. У Хартли могло недоставать улик, но он никогда не обошелся бы с Юнгом так жестко в сложившихся обстоятельствах, если бы не имел совершенно определенного мнения о том, что произошло на самом деле.
Но тогда она этого не понимала и твердила себе, что уже и так разобралась с этим делом. Что скандал только повредит Академии. И чем меньше говорить об этом, тем скорее происшествие изгладится из памяти, поскольку все равно ей никто не поверит. И без того достаточно мерзко оказаться замешанной в нечто столь унизительное и оскорбительное, чтобы еще и выставлять это напоказ! Она почти слышала смешки по поводу невзрачной девушки-лошади и ее «иллюзий». В конце концов, она и впрямь несколько перегнула
