- Эксперимент начался!
Аплодисменты. Несколько мгновений тишины. Ведущий обращается к залу:
- Ну а нам остается в эти тридцать минут продолжить спор традиционными методами...
Вслед за Ведущим одновременно начинают говорить почти все присутствующие...
Пронзительный ветер. Ледяная равнина. Вдали валяется окоченевший саблезубый тигр.
- В последней статье, - Писатель говорит, растирая руки, - вы утверждаете, что я смотрю на мир под очень узким углом. Знаете - я согласен. Но учтите: в отличие от меня, вы не видите мира вообще. У вас есть схема, под которую вы подгоняете все, ограниченный набор ярлыков... Думаете, вы смогли разложить по полочкам весь мир? Нет - вы просто сузили свою вселенную до размеров этажерки.
- А здесь не жарко, - бормочет Критик, озираясь по сторонам.
- Растерялись, попав за пределы привычной колеи?
- Ваша перевозбужденность гораздо заметнее моей растерянности.
Новый порыв ветра, холодный и мощный...
Тяжелые камни в руках... Писатель и Критик оказались на дне огромного карьера - в длинной цепи рабов, несущих свой груз вверх, мимо неподвижных надсмотрщиков и спускающихся вниз, чтобы нагрузиться новыми камнями...
- Ничего против вас лично, - сказал Критик, - но есть нездоровая тенденция в творчестве ряда авторов, к которым относитесь и вы. И с этой тенденцией я борюсь изо всех сил.
- Ну да, - кивнул Писатель, - обо мне вы и понятия не имеете - в вашей схеме есть место только для тенденций! Хватит ли вам наглости сказать, что я лишен таланта и самобытности?
- Да, конечно, они у вас есть - и самобытность, талант! Но есть и тенденция - замкнуться в своем таланте, отгородиться от окружающей жизни, от объективной реальности, жить лишь своим 'я', уйти в бесконечное самокопание...
- А вы пока не поняли элементарного: главным инструментом в познании объективной реальности как раз и является это самое свое 'я'! И его не нужно изучать? Можно ли садиться за руль машины, не научившись понимать показания её приборов?
Такие как вы полагают, что градусник показывает температуру в помещении. Так поднесите к нему горящую спичку, и вы поймете - он показывает лишь собственную температуру, да и то - только в пределах своей шкалы!
Да, при некоторых условиях градусник и впрямь показывает температуру в помещении. Хорошо, когда эти условия тебе известны. Хорошо, когда тебе известно и свое 'я' настолько, что ты перестаешь путать собственные иллюзии и схемы и окружающий мир...
Удар бича обжег спину Писателя. От неожиданности он чуть не выронил камень.
- Кончай болтовню. - Сказал надсмотрщик.
- Надеюсь, коллега, вы не забыли, - с ехидной усмешкой прошептал Критик, - что эти солдаты, равно как и удары, которыми они нас могут угостить - лишь иллюзия, искусно созданная машиной?
- Осознаю это, как минимум, не хуже вас, и собираюсь закончить свою мысль, - сказал Писатель и отпил ароматную жидкость из золотого кубка. - Да вот беда, коллега, вы не очень-то настроены слушать.
- Вы же человек искусства... - Критик говорил тихо, но взволнованно. - Вас не восхищает красота этой танцовщицы? Какое чудесное слияние достоинств души и тела... В каждом её движении - и одухотворенность, и грациозность, и сила...
Это же тот идеал, который я искал всю жизнь и так и не встретил!
- Ничего удивительного: компьютер наверняка извлек эту красавицу из вашей головы, а теперь подсовывает вам же!
- Но я никогда не был в состоянии представить её так отчетливо и ярко, с такими подробностями...
- Вот-вот - машина лишь тупо и старательно отшлифовала детали. Но этой примитивной наживки достаточно, чтобы ловить на крючок таких как вы. Надеюсь, вы не забываете, что все вокруг лишь иллюзия, искусно созданная этой, как её... - Писатель сделал ещё глоток и по телу разлилась волшебная легкость.
- Как много слов! - Сказал Критик. - Не даром возмущался тот гражданин с каменоломни! Давайте немного помолчим.
- Вы думаете - я балдею от разговора с вами? Никоим образом. С радостью замолчу, только признайте очевидное: у вас нет энтузиазма для защиты собственной позиции - и это верный признак её несостоятельности. Так найдите в себе, хотя бы, мужество признать это. А дальше - пяльтесь на свою диву хоть всю оставшуюся жизнь!
- В конце концов не будете ли вы так любезны заткнуться?!
- Даже выругаться по-мужски не можешь! Тряпка!
Критик оторвал наконец взгляд от танцовщицы и посмотрел на Писателя помутневшими глазами.
Эта была столь резкая перемена, что оба ощутили сильнейшее головокружение.
Они стояли друг против друга с оружием в руках. Роскошная сказочная комната и роскошная сказочная танцовщица исчезли без следа. Со ступеней гигантского амфитеатра обрушивался шум многотысячной толпы.
- Проклятье! - взревел Критик и так врезал мечом по щиту Писателя, что тот отшатнулся на несколько шагов, едва не рухнув на арену.
Удар вывел Писателя из оцепенения, и он вступил в схватку. Критик, похоже, выплеснул все силы с первым ударом, и теперь, отходя назад и задыхаясь, лишь защищался до тех пор, пока Писатель ловким ударом не выбил его меч.
- Добей его! Добей! - вопили сверху хриплые голоса.
Стоны боли и страха... Тихое ошеломляющее многоголосье... Обнаженная окровавленная плоть... Сотни людей, дрожа, умирают на крестах вдоль дороги, уходящей к горизонту...
Другой конец дороги ведет к городу. Мрамор дворцов и колоссальных статуй. Пышные кроны деревьев сияют в солнечных лучах...
- Проклятые дворцы и статуи. - Сказал Критик. - Тут все построено на крови.
- Идем в город. - Сказал Писатель. - Здесь оставаться невозможно.
- Проклятые дворцы и статуи, - сказал Критик.
- Вы не могли бы идти побыстрее? - сказал Писатель.
