старины. Ленин не разрешал без советов специалистов, а в их числе был и Грабарь, ничего изменять и перестраивать в Кремле. Вплоть до мелочей.
Широко известно отношение Ленина к музыке. Как он взволнованно слушал «Аппассионату»… Как высоко он ценил Бетховена…
Луначарский вспоминает:
«У Ленина было очень мало времени в течение всей его жизни сколько-нибудь пристально заняться искусством… Тем не менее вкусы его были очень определенны: он любил русских классиков, любил реализм в литературе, живописи и т. д.
..Еще в 1905 году ему (В.И.Ленину) пришлось ночевать в квартире… где была собрана целая коллекция… изданий, посвященных крупнейшим художникам мира. На другое утро Владимир Ильич сказал мне: «Какая увлекательная область история искусства… Вчера до утра не мог заснуть, все рассматривал одну книгу за другой. И досадно мне стало, что у меня не было и не будет времени заняться искусством».
Наше искусство выстояло в XX веке в борьбе с влиянием западного модернизма. Правда, иногда это сражение использовалось некоторыми художниками в конъюнктурных целях…
«Здравствуй, Иван, поздравляю», — сказал Моор. «Русское тебе спасибо, Дмитрий», — ответил статный, красивый, очень похожий на Федора Шаляпина ваятель. Он был хорош рядом со своими творениями «Сеятель», «Рабочий», «Красноармеец». Шадр был родом с Урала, плоть от плоти трудового люда.
И. Бродский. В. И. Ленин в Смольном.
Прекрасна была встреча Ивана Шадра и Веры Мухиной. Ведь они вместе учились у Антуана Бур деля в Париже.
Вера Мухина показывала на выставке два шедевра «Хлеб» и «Крестьянку». Красота и великолепное чувство меры отличали будущую создательницу «Рабочего и колхозницы», потрясших Париж на Международной выставке в 1937 году.
Особое место занимала Лениниана, созданная Николаем Андреевым. Его скульптуры и рисунки оставили людям правдивый и человечный образ Ильича.
Незаметно бежало время. Публики поубавилось. Можно было поближе подойти к интересным работам и успеть вернуться к Дмитрию Стахиевичу… А он уже звал меня, махал рукой.
Уютный зал. В плафоне — странное сооружение, похожее на гигантскую птицу. Она была по-своему изящно смастерена из деревянных планок, жердочек, прутиков.
— У нас есть тоже свой Леонардо да Винчи, — пошутил Моор. — Это «Летатлин». Его придумал Владимир Татлин.
Напротив висел «Черный квадрат» Казимира Малевича. Небольшое полотно с аккуратно начерченной и тщательно закрашенной геометрической плоскостью.
Моор лукаво взглянул на меня:
Ты ведь не знаешь, какой шум в свое время подняла эта картина. Да и сегодня кому-то надо сделать из этого холста фетиш.
Я оглянулся…
Зал был пуст. Симпатичная молодая пара, задрав головы, разглядывала «Летатлин».
Белобрысый парень с веснушками сказал подруге: «Это, наверное, историческое что-то».
Девушка ответила: «Нет. Это эксперимент. У меня брат художник-график, я видела у него репродукцию».
Мы постояли еще несколько минут в этом небольшом зале. И вдруг Дмитрий Стахиевич, взяв меня за руку, сказал: «Ты знаешь, что я не поклонник «Мира искусства» и самого Александра Бенуа… Но я могу подписаться под словами, которые он произнес в период появления «Черного квадрата»: «Это и есть «новая культура» с ее «средствами разрушения», с ее машинностью…
К. Петров-Водкин. Тревога.
… Я тогда, конечно, не мог осмыслить эту пророческую прозорливость Бенуа, оценившего перспективы развития некоторой западной живописи.
Третий час мы бродили по экспозиции. Была несколько раз пройдена вся анфилада залов. Любопытно: подобно тому как постепенно появляется фотоотпечаток, на бумаге показываются очертания изображения, так и на выставке определились узловые картины, где толпился народ, которые внимательно и долго рассматривали.
Полнозвучием колорита и свежестью письма отличались холсты Сергея Герасимова, Бориса Иогансона, Бориса Яковлева, Петра Шухмина.
Особенно долго зрители любовались полотнами корифеев отечественного искусства Бориса Кустодиева, Николая Касаткина, Константина Юона, Абрама Архипова, Аркадия Рылова. Все эти мастера от всего сердца приняли Октябрь, и их творения как нельзя лучше говорили об этом.
Празднично и радостно было в зале, где экспонировались холсты Александра Дейнеки, Юрия Пименова, Федора Антонова. У картины «Оборона Петрограда» Моор остановился и, взяв за широкие плечи молодого, с открытым лицом художника, крепко-крепко обнял его.
«Запомни, это наша общая гордость — Александр Дейне-ка», — промолвил Моор и подвел меня к мастеру.
Мог ли я предполагать в те мгновения, сколько светлого в жизни будет связано у меня с Александром Александровичем…
… И вдруг горькая минута, когда через треть века с лишним, в июне 1969 года, услышу голос П. М. Сысоева, проводившего траурный митинг на Новодевичьем, предоставившегсмне слово «От учеников и друзей».
Кто мог высчитать этот путь длиной в тридцать шесть лет.
Судьба…
А тогда, в 1933 году, я увидел близко лишь зоркие глаза Дейнеки, ощутил на своей худой спине шестнадцатилетнего подростка крепкую руку. Услыхал короткое: «Живи!»
Д. Штеренберг. Аниська.
… Со стен на всех нас глядела новь. Сильные, мужественные люди. Прекрасные женщины, чистые и добрые.
«Мать», «Игра в мяч», «Купание», «Спуск в шахту», «Строительство новых цехов», «Оборона Петрограда…»
Сегодня это классика.
«Оборона Петрограда» явилась как бы ответом художника на известные слова Ленина:
«Нам нужна мерная поступь железных батальонов пролетариата».
Картина была создана в годы разгара великой стройки нового.
Ленин писал: «Руководить трудящимися и эксплуатируемыми массами может только класс, без колебаний идущий по своему пути, не падающий духом и не впадающий в отчаяние на самых трудных, тяжелых и опасных переходах. Нам истерические порывы не нужны…»
Взгляните на холст.
Полотно гудит от грозного ритма мерной поступи вооруженного пролетариата. Железные, словно кованные из металла, непреклонно, неумолимо движутся шеренги бойцов, неотвратим их порыв. Несгибаема их воля.
Колюч ритмический строй чеканных силуэтов, построенных с вдохновенной логикой. Мы явственно
