Богородский. Братишка.
«Ну что ж, поехали», — услыхал я его тихий голос; у Моора была астма, он страдал одышкой.
Старенький трамвай продребезжал по рельсам мощенной булыжником Солянки, кряхтя взобрался на крутую гору, ведущую к Маросейке. На площади Революции дымились котлы с асфальтом. Шла реконструкция Москвы.
Выставка «Художники РСФСР за 15 лет» в помещении Исторического музея на Красной площади. Открытие. Издалека было еле слышно, как говорились речи. Наконец заиграл духовой оркестр. Публика хлынула и растеклась по бесчисленной анфиладе залов.
Моора все знали. Он едва успевал, слегка пришептывая, называть мне имена прославленных художников, писателей, артистов. Иным он кланялся, другим крепко жал руку, а иногда обнимал. Тогда его светло-серые глаза с острыми точками зрачков теплели.
В центральном огромном зале обозначалась группа. Посредине бледный худощавый мужчина в сером френче — нарком просвещения РСФСР Андрей Бубнов. Рядом горячо говорил седеющий Емельян Ярославский. Его слушал тучный громадный Демьян Бедный. На его голове цветастая тюбетейка. О чем-то задумался длинноволосый в черной строгой паре И. Бродский.
Прошел первый час. Народу поубавилось. Но все равно в залах бурлил зритель. Только получилось так, что многие мастера оказались рядом со своими произведениями.
У полотен Петра Кончаловского было людно, шумно и весело. Рядом с живописцем — высоченным, в просторном твидовом пиджаке — жена Ольга Васильевна, дочь Сурикова. На лице автора сияла младенческая простодушная улыбка. Он, не скрывая, радовался успеху. Рядом ликовал и хохотал громоздкий Аристарх Лентулов. Бок о бок с ним стоял элегантный и застенчивый Александр Осмеркин. Их работы, сочные, жизнелюбивые, экспонировались в одном зале…
«Портрет братьев Кориных» кисти М. В. Нестерова привлекал всеобщее внимание. Но сам Михаил Васильевич сдержанно, может быть, даже суховато отвечал на комплименты. Аскетические черты его лица строги.
Совсем по-иному, экспансивно вел себя Давид Штеренберг. Полотно «Старик» вызвало живой интерес. Трогательно приветствовали его Павел Кузнецов и Петр Вильяме. Неожиданно, окруженный молодежью, к ним подошел бородатый, с выпуклым лбом мудреца Владимир Фаворский. Он, молча взявшись за бороду, долго взирал на «Старика». Потом крепко пожал руку Давиду Петровичу.
Н. Терпсихоров. Первый лозунг.
Внезапно из толпы зрителей рядом с Моором возник широкоплечий, кудрявый, синеглазый Федор Богородский. Он притащил Дмитрия Стахиевича к своим холстам «Беспризорник», «Братишка».
— Ну как? — спросил Богородский. — Есть порох в пороховницах?
И вдруг, согнув в локте руку, дал нам пощупать стальной бицепс.
— Ну что, казак, сила есть?
Моор засмеялся:
— Есть, есть, Федя. Только, ради бога, не шуми.
Семнадцатилетний Николай Терпсихоров приходит учиться в студию Юона. Это был 1907 год. Потом поступает по конкурсу в Московское училище живописи, ваяния и зодчества. И опять мы слышим знакомые имена его учителей — соратников Юона: А. Васнецов, К. Коровин, Н. Касаткин. Николай Терпсихоров был прилежный, трудолюбивый студент.
В 1917 году художник уходит в Красную Армию. Он участвует в гражданской войне.
В историю советского искусства Николай Борисович Терпсихоров вошел как художник одной картины.
«Первый лозунг». 1924 год. Успех холста в его автобиографичности. В этом сокровенная доверительность картины.
Терпсихоров в те годы работал в «Окнах РОСТА». На картине он стоит спиной к нам. Одетый в пальто, озябший. Старательно выводит на кумачовом полотнище: «Вся власть Советам».
В мансарде холодно. Краски, клей стынут. Сквозь разбитое окно дует ледяной ветер. На столе одинокий чайник. Хлеба не видно. В мастерской полумрак. Только мерцают белые гипсовые слепки с античных шедевров… Не гудит «буржуйка». Нет дров. Неуютно, запущенно в просторном чердачном помещении.
Картина — драгоценный документ, подкупающий достоверностью, созданный мастером, может быть, не обладавшим выдающимся дарованием, но отличавшимся ценнейшим свойством — трепетным ощущением и принадлежностью своему времени. Поэтому сегодня полотно трогает зрителя. Хотя написано без всяких претензий — скромно, сдержанно. В нем превалирует неоценимая черта искусства — искренность.
Чепцов. Заседание сельской ячейки.
Вернисаж удался. Поражало многотемье экспозиции, количество станковых картин. В них, в каждой по-своему, отражалось время.
«Тачанка». Холст Митрофана Грекова. Мчатся бешеные кони, клубится пыль. В картине боевые будни, героика гражданской войны… Задумчив, сокровенен портрет Дмитрия Фурманова, соратника Чапаева. Он изображен художником Сергеем Малютиным.
«Смерть комиссара». Большое полотно. Автор Кузьма Петров-Водкин. Изумрудная трава накрыла холмы. В воздухе разрывы снарядов. Кипит бой. Шальная пуля настигла комиссара. И вот в момент кульминации атаки он умирает. Так мастер попытался отразить пафос и трагизм гражданской войны.
… Ефим Чепцов тщательно выписал маленькую картину «Заседание сельской ячейки». Гражданская война окончилась. Надо строить новую жизнь. Авансцена деревенского клуба. Выступает оратор. Судя по всему, недавний красноармеец.
Запомнилась встреча с Ильей Машковым. Моор, поглядев на его натюрморт «Снедь московская», где в изобилии были навалены кренделя, пряники, калачи, караваи, сказал Машкову: «Илья, пора обедать». Но художник, крепко сбитый, с красным блестящим лицом, подвел Моора к большой картине. Она изображала партизан. Бесхитростно, но до иллюзии натурально. Наивно были поставлены, как перед фотографом, два фикуса…
Совсем по-иному показал образ современника Георгий Ряж-ский. Его «Делегатка», одухотворенная, гордая, смело глядит вперед. Это образ-символ. Романтический, отвечающий духу эпохи.
«Ленин в Смольном». Эта картина написана Исааком Бродским, который не раз рисовал Владимира Ильича с натуры.
Г. Ряжский. Делегатка.
Встречался с ним. И несмотря на то что в основу композиции положен известный фотоэтюд Петра Оцупа, полотно поражает своей теплотой и достоверностью. Очевидно, что художник писал с натуры и интерьер и использовал свои наблюдения и этюды. Словом, эта картина, как мне представляется, — один из самых строгих и выразительных документов той эпохи.
Выполненная в сдержанной монохромной гамме, она волнует атмосферой напряженной работы Ильича в состоянии относительного покоя, столь редкого в ту пору.
Неоценима роль Ленина в становлении культуры молодой республики. В суровом 1918 году Максим Горький услышал слова Ленина: «Скажите интеллигенции, пусть она идет к нам. Ведь, по-вашему, она искренне служит интересам справедливости? В чем же дело? Пожалуйте к нам…»
Игорь Грабарь с особым волнением не раз рассказывал, как бережно Ильич относился к памятникам
