Эта мысль как-то особенно четко обозначилась в сознании, когда мне довелось прочесть объемный и интересный очерк «Рембрандт», опубликованный Василием Нечитайло в 1969 году.
Что отличало статью?
Глубокое профессиональное проникновение и анализ мастерства великого голландца, его замечательных полотен.
Написав эти строки, я немедля представил себе кислые физиономии некоторых наших искусствоведов, считающих подобные публикации пустой тратой бумаги…
Вечер. Роттердам.
Позволю себе посоветовать этим строгим судиям вспомнить слова, написанные о них полтора века тому назад великим французским художником Эженом Делакруа и не лишенные остроты и в наши дни:
«Критические статьи об изящном искусстве, публикуемые с незапамятных времен, почти всегда имеют неустранимые недостатки: с одной стороны, они наводят скуку на людей непосвященных, потому что всегда кажутся им полными непонятных терминов, запутанными и утомительными. С другой стороны — они вызывают неприязнь художников, ибо не только не способствуют прогрессу искусства, но запутывают самые простые вопросы и искажают любую идею».
И далее Делакруа пишет, что участь этих искусствоведов все же «одна из самых завидных. Им долго еще позволят блуждать по ниве искусств, которую они считают своей собственностью, они долго еще смогут находить удовольствие в теориях, выдуманных ими самими, и придумывать себе возражения, на которые у них готовы весьма красноречивые ответы».
Как современны эти строки!
Нет сомнения, что искусствоведение — весьма нужная, сложная наука, но, думается, она стала бы особенно полезна людям, если бы некоторые искусствоведы пытались иногда глубже вникнуть в существо самого искусства как рода деятельности талантливых художников, призванных быть гуманистами, воспеть красоту природы, прекрасный образ человека, раскрыть всю социальную сложность времени, отразить драматургию своей эпохи. Язык публикации должен быть ясен и доступен.
Современное искусствоведение Запада окончательно заблудилось в определении «художественности» в творениях живописцев и скульпторов, тенденциозно замечая и признавая в них лишь проявление авангарда как формы протеста против традиционного реалистического видения мира, кстати, свойственного любому нормальному человеку.
Подобного рода оценки заводят нас в дебри наукообразных, придуманных формул, смещают представления и понятия о красоте и уродстве, правде и лжи, свете и тьме.
Они ставят барьер из сложных, неудобных для прочтения умствований, отгораживающих зрителя от произведения, созданного художником, вместо того чтобы внятно дать возможность понять мысль, заложенную в произведении искусства, рассказать людям о творческом пути того или иного мастера.
Агриппина.
… Внезапно Мария Владимировна протянула мне тоненькую ученическую тетрадку. Я открыл ее и увидел страницы, исписанные твердым четким почерком.
«Чувствую, что в живописании я многословен, — размышляет тридцатилетний мастер, — слишком дробен. Хочется много сказать, а получается перегрузка деталями, мелкота, нет большой формы».
«Надо, — пишет Василий Нечитайло 25 ноября 1945 года, — безжалостно выбрасывать подчас привлекательно-соблазни-тельные мелочи ради большой выразительности формы. Пожалуй, мне не стоит сейчас бояться упрощения, я слишком натуралист, чтобы дойти до схемы».
«Не бояться, не бояться, — говорит он в другом месте, — писать только смело и решительно!»
И тут же рядом мы читаем заметки:
«Изживать недостатки: излишнюю самоуверенность, торопливость, изобилие деталей в живописи, непоследовательность, робость в работе…»
Какое надо иметь чистое сердце, чтобы так резко и честно сказать самому себе о самом главном — живописи. Вот эти качества — правдивость и страстность в искусстве — Василий Нечитайло сохранил до последних дней своей жизни. Он был бескомпромиссен в своих исканиях истины, в выработке мастерства, он был беспощаден к дилетантству, позерству, всякому проявлению фальши, позы в искусстве.
«Ни к черту не гожусь! Никуда… Сколько раз я говорил себе: смелее, смелее! Писать окончательно, без всяких «пока», потом, дескать, кончу. Так и не кончишь, а только испортишь начатое… Наносить на холст только живые впечатления, окончательно. Писать ярче!.. Как огня, бояться штампа, ибо он удел посредственности.
Чувство меры… С прискорбием должен сознаться, что оно редко посещает. Валентин Александрович Серов обладал великолепнейшим чувством меры и ощущением нового… Быть все время робким учеником с пламенем в сердце. Каждый раз в каждой работе надо начинать как будто в первый раз… Все любят указывать на прекрасное искусство, не понимая того, что сильно и прекрасно оно потому, что ни на что до этого не похоже!»
В памяти предстал Кузнецкий мост. Московская выставка молодых художников. Вернисаж. Толчея. Взволнованные лица.
Рассвет над Толедо.
И вдруг встречаю Василия Нечитайло. Мы подходим к большому холсту: на картине молодая женщина, две маленькие девочки с цветами и книгами, на фоне — конный красногвардеец как символ героического прошлого…
— Это полотно написала моя дочь Ксения, — проговорил Василий Кириллович. — Вот она на картине стоит с дочками, моими внучками, Настей и Машей. За ними на коне их прадед, мой отец Кирилл Никитович…
Я глядел на своеобычный, интересно решенный холст «Воспоминание о революции» и сразу понял гордость большого мастера за свою дочь-художницу, талантливую, со своеобразным, ни на кого не похожим голосом… Пристально вглядываясь в картину и видя радость в глазах Нечитайло, я еще крепче уверовал в значимость и современность реалистической живописи, обладающей древним и вечно юным ликом.
«Писать ярче» — этот завет отца не забывают и стараются исполнить дочь Ксения и сыновья Дмитрий и Сергей — молодые художники, уже по-разному заявившие о себе как дарования свежие, разные. Такова преемственность поколений.
Молодые…
Ведь им создавать искусство XXI века.
Как важно в судьбе каждого большого мастера чувствовать рядом с собою плечо верного друга, единомышленника. Таким товарищем был у Василия Нечитайло еще с юности, с институтской скамьи Юрий Кугач. Вместе они учились, защищали свои дипломы, показывали из года в год новые полотна на больших выставках. Конечно, их искусство, как, впрочем, творчество всех художников-реалистов, было разным, но приверженность к станковой живописи, любовь к природе, человеку, К сочному, полнозвучному языку русской живописной школы общими.
Вечерние сумерки…
Голубой призрачный свет обволакивает студию, и кажется, что вот сейчас войдет хозяин мастерской и ты услышишь его ядреный веселый смех, задорную шутку… Но дверь закрыта, звонок молчит, никто не нарушает безмолвия.
Только холсты, холсты художника говорят, рассказывают, поют. И в этой немой песне вечная жизнь искусства…
