Сколько надо прочесть книг, чтобы понять атмосферу Ренессанса, Флоренцию эпохи Медичи.
Загорск.
Но взгляните на «Весну» Боттичелли, и вы мгновенно окажетесь в плену немеркнущей красоты итальянского Возрождения, услышите сонеты Петрарки, звуки лютни, шорох ветвей пиний на вилле Лоренцо Великолепного.
Словом, всего лишь один взгляд на шедевр живописи перенесет вас в ту эпоху, в то время, в которое жил и творил художник.
Но для этого мастер должен целиком принадлежать своему времени. И чем цельнее и мощнее эта его приверженность, тем великолепнее и бессмертнее его творения.
… На крытом пестрой тканью старинном массивном диване, стоящем в углу, лежит ярко-желтый медвежонок — плюшевая кукла. Ее забыла Настя, внучка художника. Рядом, на стене мастерской, мы видим ее портрет, сияющий радостью бытия, свежестью, улыбкой.
— Василий любил жизнь, — говорит Юрий Кугач.
Мы сидим за столом. Десятки фотографий, письма, дневники Нечитайло рассказывают нам об ушедшем художнике. Рядом Марийка и ее подруга Ольга Светличная, тоже художник.
— Тема последней картины Василия «Красные партизаны» — кардинальная тема всей его живописи, — продолжает Кугач. — А если сказать точнее — лейтмотив всей его жизни.
Ведь придя в институт, он предстал перед ребятами как сын донских степей. Мы узнали из его рассказов о годах гражданской войны на Дону, о поднятой целине в Сальских степях, и он казался нам иногда парнем из легенды, о которой мы читали только в романах или стихах.
А потом мы вместе с ним в годы Великой Отечественной войны с восторгом перечитывали письма отца Васи — Кирилла Никитовича, который в составе кавалерийского корпуса Плиева сражался с нацистами и писал сыну в Москву:,…. Ты, Вася, был в ополчении, когда фашисты наступали, а теперь посмотри, как мы наступаем!»
И Василий, молодой человек, переживший страшные дни лета 1941 года, прочтя эти строки, вспомнил Смоленщину, когда он вместе со своими однокурсниками был в ополчении, выходил из окружения, видел сожженные города и села, испытал всю горечь отступления.
Художник Ксения Нечитайло.
Он снова ощутил грозную пустоту улиц фронтовой Москвы, стылую зыбь тревожных ночей, тишину осиротевших мастерских, щемящую боль расставаний с близкими, друзьями…
Теперь все это было позади.
Студент Нечитаило защитил диплом в 1942 году, а художник Василий Нечитаило обратился с просьбой откомандировать его на фронт. Вскоре, нагруженный этюдником, холстами, альбомами, он продвигался вместе с войсками, создавая десятки этюдов, рисунков, композиций.
Он догнал отца уже в 1944 году, когда кавалерийское соединение стремительно рвалось на запад, к логову фашистов.
— Вся его жизнь с самых юных лет как бы осенена темой подвига, борьбы, — сказал Кугач. — Особо зрима была в Василии неуемная любовь к коням, к степи. Он не мыслил себя без донского раздолья. Горячая кровь бурлила в нем, и хотя он с годами стал по сути москвичом, все же ностальгия гнала его каждый год на родину, к Дону.
Юрий Петрович Кугач задумался.
— В Василии будто жили два человека. Внешне он был могуч, упрям, напорист, а в душе мягок, нежен, порою раним. У него была поистине деликатная, тонкая натура.
Он чудесно пел.
Да, в нем было много от скифов, которые в незапамятные времена кочевали в степи.
Синие сумерки сгустились. За большими окнами мастерской сияли теплые огни ночной Москвы.
— Вечерами, — вспоминает Марийка, — бродили по степи. Огромное багровое солнце садилось в лиловую мглу.
Ветер гнал седые волны ковыля, по закатному небу неспешно плыли громады янтарных кучевых облаков.
Казалось, степь жила.
Пронзительно стрекотали кузнечики, где-то высоко в поднебесье пел жаворонок. В косых лучах вечерней зари бугры курганов будто пробуждались от сна, и чудилось, что они дышат…
Неотразимо манили Васю курганы.
Сколько раз он писал их.
Просыпался он рано. Бывало, только забрезжит заря, а он уже на ногах.
Идет слушать птиц.
В небе догорает последняя звезда, где-то вдали, у самого края степи, алеет рассвет, а Василий с этюдником, холстом спешит уловить это состояние, запечатлеть неповторимый миг рождения дня.
К. Нечитайло. Воспоминания о революции. Памяти моего деда посвящается.
Я слушал рассказ Марии Владимировны и вдруг машинально взял лежащую передо мной на столе уже знакомую старую фотографию начала тридцатых годов.
Молодой паренек в нелепой, неуклюжей кепке пристально глядел на меня из полувекового далека.
И я с какой-то неотразимой ясностью ощутил еще раз все великое значение слов «почва» и «корни». Казалось, что можно было ждать от этого немудреного мальчишки, гонявшего, как и все, голубей и любившего ходить в ночное пасти коней?
Однако именно эта вот почва, цельность натуры паренька из глубинки, жадно потянувшегося к красоте, к знанию, и дали такие ощутимые для всей нашей национальной культуры плоды.
Не скольжение возле искусства, не всеядная псевдохудожественность, не имеющая адреса, не формотворческие выкрутасы, не попытка оригинальничать во имя оригинальности.
Нет!
Глубоко традиционная по манере станковая живопись Нечитайло приобрела великолепное современное звучание, опираясь на страстную любовь художника к своей теме, своей песне.
Таково именно было творчество Василия Кирилловича, художника самобытного, глубокого. В его полотнах вечно будет жить юная душа современности, ибо он был сыном своего времени, своего народа и принадлежал ему всем честным и горячим сердцем…
… Я вышел из мастерской Нечитайло с каким-то светлым ощущением непрерывности поступи реализма в искусстве, из века в век приобретающего все новые и новые грани в творчестве различных живописцев…
По какому-то таинственному внутреннему сигналу вспомнил с щемящей контрастностью свое давнее посещение венецианской Биеннале и то странное, тягостное чувство, которое тогда овладело мною при посещении этой коллекции авангардистских вывертов.
Был день, когда потрясенный шедеврами Тициана, Веронезе, Тинторетто, переполненный музыкой дивного города, будто впитавшего в себя всю радугу человеческой мечты о красоте, я вдруг попал в удивительно пустынные, геометрически скучные залы международной выставки.
