предо мною как живая… И вдруг узнаю, что он преподает в Пензе. Я был молод и, недолго думая, написал письмо в Пензу, а вслед за этим туда выехал.
Кочевье.
Никогда не забуду эту первую встречу.
Горюшкин-Сорокопудов был похож на старого генерала. Белые усы, борода, грозное выражение лица.
Своим видом он меня поначалу напугал. А на поверку оказался добрейшим человеком. Меня приняли, обласкали, устроили жилье. Столько внимания, столько заботы проявили, что трудно рассказать.
Бывало, стоишь в очереди за хлебом. Русские женщины приметят желтолицего скуластого паренька- инородца и уступят очередь.
Даже стыдно мне становилось — не заслужил.
Иван Силыч Горюшкин-Сорокопудов был истинный человек и художник.
Его девиз — «Главное — любить искусство и правду!»
И как он нам прививал эту любовь к истокам искусства! Учение у него как бы открыло для меня новый большой мир.
Иван Силыч говорил, что каждое истинное искусство должно быть национально.
И колорит искусство должно иметь национальный.
Время тогда — 20-е годы — было сложное, ребята разные. Одни взахлеб писали с натуры. Другие бросали живопись, говоря, что фотография победит искусство. Но я свято верил, что живопись бессмертна.
Горюшкин-Сорокопудов был учеником Репина, он любил Русь и прививал нам любовь к древней архитектуре, к костюмам. А когда я приехал домой в Узбекистан, то здесь, на родине, в Ташкенте, по- новому, глубже понял древнюю нашу узбекскую культуру, полюбил навсегда шедевры зодчества Самарканда, Бухары, познал всю мудрость народного творчества.
Пенза!
Никогда мне не забыть юные годы, наш молодой пыл, любовь к трудному, но бесконечно дорогому делу — живописи».
И опять тепло улыбается художник:
«Много я поездил да и сейчас не сижу на месте. Как-то приезжаю на Иссык-Куль к другу-рыбаку, он мне и говорит:
«Давай варить уху».
А я ему в шутку отвечаю:
«Я уху люблю, но только скучно рыбу чистить».
Рыбак усмехнулся, взял ведро с рыбой, позвал меня и пошел к берегу озера.
Утро Кайраккумской ГЭС. Фрагмент.
Высыпал рыбу, потер ее песком, ну и через несколько минут была она голая — без чешуи…
«Не тот много знает, кто много прожил, а тот, кто много видел», — так у нас говорят.
Бывало, остановишься переночевать в чайхане. Попьешь чай. Ночь наступит.
Посетители разойдутся, а чайханщик возьмет дутар.
Звезды. Тишина. А он играет, и отовсюду подходят на песню старики. Соберутся, сядут в кружок.
А чайханщик играет и поет.
Сижу очарованный. Незаметно летит время. Старики молча расходятся, а я остаюсь, жду рассвета.
«Очень люблю горы, — после небольшой паузы продолжает рассказ Урал Тансыкбаевич. — Ночевал как-то на высоте четырех с половиной тысяч метров. Или однажды в горах с геологами спали в спальных мешках на голых скалах.
Ребята смеются:
«Смотри, дед, ночью волки отгрызут тебе голову».
Ничего, жив остался. Попривык. Работал.
Бывало, захочешь помыться, вода — лед. Ополоснешь руки, а потом долго греешь их под мышками — так окоченеют, отогреешь — и снова писать…
Вот что такое горы!
Написал тогда целую горную сюиту, вы, наверное, видели ее на выставке в Академии художеств СССР, на Кропоткинской улице…
Горы… — мечтательно произносит живописец».
И снова пауза.
И снова задумывается о чем-то этот подвижный пожилой человек с молодыми теплыми, как спелая вишня, глазами.
— Я жадный, — говорит он. — Хочу все видеть и никогда досыта не нагляжусь. Поэтому очень не люблю ночами ездить: боюсь что-нибудь пропустить.
В поезде всегда стою у окна. Все гляжу и гляжу.
Так хочется все, все запомнить. Есть река Чу. Там целые поля тюльпанов — сказка.
Или соленые озера. В них соль высыхает и становится похожей на белоснежное кружево. А сколько там птиц — лебеди, утки, гуси!..
А как в пустыне красиво! Правда, трудно по ней ездить, вот придумали бы машину, чтобы могла легко ходить по песку.
А сейчас едешь пустыней, видишь, столб пыли стоит — значит, кто-то буксует, надо ехать выручать — таков закон.
Нет, все-таки это очень здорово — ходить по земле, видеть, любить ее. В природе нет ничего второстепенного — все главное.
Не хочу верить, что когда-нибудь не смогу отправиться в дорогу. Я мотаюсь по горам и степям, и в этом вечном движении моя страсть.
Но бывают минуты, когда сидишь в мастерской и размышляешь. Сидишь наедине со своими думами…
И вот тогда очень важно, чтобы тебя понимали и поддержали в твоих мечтах друзья и соратники.
… Я всегда с восхищением думаю о великих русских критиках Белинском, Стасове…
Как они любили, как понимали искусство и как умели вовремя прийти к художнику, композитору, поэту со словом напутствия, помощи!
Вспомним про отношения Стасова и Бородина, о роли великого критика в создании «Князя Игоря».
Не могу без трепета читать книги воспоминаний о «Могучей кучке», о Чернышевском, Добролюбове…
На днях еду в Бухару и в Карши — продолжить сбор материалов к юбилейной выставке.
Пора в путь.
Снова за дело.
ИЗЗАТ КЛЫЧЕВ
В густом сумраке юрты прозвучал колокольчик.
