Если посмотреть из космоса на мою родную Туркмению, то прежде всего увидишь синие просторы Каспия, — говорит Клычев, — взбаламученную могучую Амударью, несущую свои воды с голубых заоблачных ледников Гиндукуша, темно-корич-невые отроги хребта Копет-Дага и необозримые пески Кара- кума, одной из крупнейших пустынь планеты…
Черные пески — жестокие, гнетущие, чуждые. Хотя они серожелтые, но от этого они не становятся добрее.
Еще в древности человек боролся с пустыней. Ныне Туркмению прорезает мощный Каракумский канал имени Ленина, а вся земля исчерчена бирюзовыми капиллярами малых рек, арыков, каналов. По их берегам изумрудные сады, поля, оазисы.
Мало где в стране так ценят воду, как у нас в республике. Поэтому так любим мы цвета жизни.
Когда я был в Штатах, в Лос-Анджелесе, Вашингтоне, мне доводилось спрашивать у многих людей самых разных профессий, веры и состояний: «Зачем нам, человечеству, эта губительная, последняя из всех войн термоядерная бойня? Ведь жизнь так прекрасна!
Никто, никто не ответил на этот вопрос: «Нужна!»
Таких людей я не встречал, хотя знаю, что они есть.
Осенняя песня.
Сколько стран я ни объехал — Италию, Францию, Йемен, Эфиопию и много, много других, — я видел, что народы за мир, народы против войны…
Небывало сочны и своеобычны красные, алые, багряные цвета в картинах Иззата Клычева. Они то горят у него на кумачовых знаменах в «Рождении эры», пламенеют на одеждах девушек, то мерцают в изящных сплетениях женских фигур и плодов на роскошном тондо «Счастье».
Откуда это богатство пурпурных, пунцовых красок в палитре художника?
Обойдите выставку живописи Туркмении, посвященную шестидесятилетию этой солнечной республики, и вы увидите костер жарких, пылающих красок…
Великолепное богатство этого цвета жизни.
Еще в древних руинах Нисы, что под Ашхабадом, находят археологи ваяния парфянской эпохи с одеждами, окрашенными в красные тона.
Прошло два тысячелетия.
И сегодня, глядя на дивные туркменские ковры, вспоминаешь слова смелого венецианского путешественника Марко Поло, сказанные еще в XIII веке: «Выделываются тут, знаете, самые тонкие и красивые в свете ковры…» А ведь согласитесь, что кого-кого, а Марко Поло, исколесившего полмира, трудно было чем-либо удивить и поразить.
И мы снова зрим полнозвучие гаммы глубоких багровых, рдяных, густо-вишневых колеров.
Все, все в природе Туркменистана, от розовых утренних весенних зорь до густо-коралловых июльских закатов, от сочных плодов черешни и вишни до лилово-малиновых гранатов, — все, все подтверждает цветение этих пламенных красок туркменской земли.
И когда в годы рождения республики в пески Каракума пришли конные полки революции, то на их знаменах сверкал и трепетал на жарком ветру живой кумач.
Так от седой древности до наших дней символом всепобедного бытия стал алый цвет.
Поэтому не удивляйтесь, когда увидите красных ахалтекинцев с лебедиными шеями на холстах у Иззата Клычева.
Творчество Иззата Клычева, молодое по своим поискам путей национальной школы живописи, только что, по существу, родившейся, примечательно своим обостренным старанием искать пути раскрытия жизни своего народа, своей республики средствами, еще никем не опробованными.
Мастер идет по нехоженым тропам.
И с каждым годом его холсты обретают свое неповторимое лицо. Он дерзает и ищет. И это не оставляет никого равнодушным…
На экспозициях больших выставок, где сотни и сотни картин, его полотна всегда узнаваемы. В них пылают горячие краски его родной Туркмении, горит огонь его неравнодушного сердца.
Свойство нашего многонационального искусства — это свойство радуги, носящей в себе светозарность и многоцветность при цельности светлого и доброго видения мира, природы и человека. В многоликости союза тысяч художников имя Иззата Клычева, прошедшего нелегкий, многотрудный путь воина, живописца, гражданина, занимает достойное место.
«Растут мои товарищи, туркменские художники. Помогают и мне двигаться дальше. Впереди отчет. Персональная большая выставка. Первая в моей жизни по масштабу», — говорит Клычев.
Больше полувека прошло с той поры, когда Иззат в апреле 1932 года нарисовал свою первую весну.
Ю. Кугач. Портрет В. Нечитайло
ВАСИЛИЙ НЕЧИТАЙЛО
Как неотвратимо безжалостна судьба!
Еще вчера ты говорил с другом, слушал его горячие слова об искусстве, спорил, постигал степень его взволнованности, удивлялся не по возрасту беспокойному сердцу, поражался мечтам, одолевавшим художника, узнавал сокровенное, порою далеко затаенное…
Товарищ рассказывал о последней своей картине, которая вот наконец готова, и завтра, завтра он оденет ее в раму.
— Ох эта рама, — подчеркнул живописец, — ну, и намучился я с ней, пока мне ее сделали. Ну, теперь, слава богу, смастерили.
А через день меня разбудил тревожный звонок телефона.
Тихий горький голос старого однокашника по Изоинституту проговорил:
— Ты знаешь, Вася Нечитайло вчера ушел от нас…
— Как? — мгновенно пронеслось в мыслях. — Ведь только день тому назад мы беседовали с ним. Василий был полон энергии. Жил целиком своей новой картиной. Уже приготовил раму…
— Да, вот рама, — прошептал в трубку голос. — Поднял один этот огромный, тяжелый багет, ты ведь знаешь, упрямый он, решил не ждать никого, и… сердце не выдержало. Мгновенный удар — и…
Голос оборвался.
Василий Нечитайло…
Все ждал от него, как и от его сотоварищей по институту Виктора Цыплакова, Константина Китайки, Юрия Кугача, Степана Дудника, Николая Г орлова, Макса Бир штейна, Анатолия Никича и многих других студентов, полотен своеобычных, ярких.
Это был выпуск молодых станковистов начала сороковых годов, ребят, прошедших непростую школу жизни, много сил отдавших на изучение нелегкого мастерства.
Их было почти сто человек.
Свои дипломы они защищали в военную суровую пору. Многие из выпускников сражались в народном ополчении, рыли окопы, работали в плакатных бригадах. Помню, как писали они дипломные картины, сколько надежд, заветных чаяний было связано с этим первым словом, сказанным на пороге выхода в свет.
Ровесники. Святая, незабываемая пора молодости.
Как забыть гулкие коридоры института на Соколе, запах краски, масла… Само дыхание юности.
Разве можно все это вычеркнуть из памяти?
Строгие и веселые лица Игоря Эммануиловича Грабаря, Сергея Васильевича Герасимова, Александра
