– Я… – начал было он снова. Одна слеза выбралась сквозь веки и поползла вниз, за ней другая.
– На этот раз мы славно потанцевали, не правда ли? – сказала Мелоди дрожащим голосом, лихорадочно стараясь остановить, не позволить ему продолжать.
– Да, – сказал он и прижал ее лицо к своей груди. Накрахмаленная хлопчатобумажная ткань рубашки поглотила ее слезы, но ничто не способно было впитать в себя боль, разрывавшую сердце и вызывавшую желание умереть. – Но на этот раз все было по-другому.
– Я хочу знать почему.
– Я должен сказать тебе об этом.
– Нет, – умоляла она, – Нам так хорошо было вместе. В этот раз. Пусть так все и останется.
– Это было в последний раз, – сказал он безжалостно. – Я уезжаю, Мелоди, назад – туда, где мой мир.
– Да, – сказала она, захлебываясь слезами. – Я понимаю. Ты должен посмотреть, как идут дела, которые у тебя остались там.
– Я больше тебя не увижу.
– До следующего раза… – Слова выходили из ее горла, преодолевая застрявшую там боль.
– Не будет у нас следующего раза. Она больше не владела собой, гордость покинула Мелоди.
– Не говори так. Джеймс, пожалуйста, скажи, что это не всерьез.
– Я должен уехать. Моя жизнь не здесь.
– Но моя здесь, и у меня есть связи. Я могу замолвить словечко…
Мелоди умолкла и застонала, когда поняла, что она делает.
– Ты бы хотела этого, не так ли? – ответил он, скривив свой красивый рот от неприязни. – Твой самый большой талант состоит в раскапывании наиболее уязвимых мест человека, а результаты раскопок ты развешиваешь затем на своем заднем дворе на всеобщее обозрение.
В замешательстве Мелоди густо покраснела.
– Прости меня, Джеймс! Я не хотела тебя оскорбить.
– Может быть, тебе интересно будет узнать, – продолжал он, с презрением отметая ее извинение, как оно того, без сомнения, и заслуживало, – что мне сегодня вечером предложили работу, от которой при иных обстоятельствах я едва смог бы отказаться. Очень престижная работа, Мелоди, – стать дизайнером строящихся по прежним образцам деревянных шхун, что бороздили на рубеже столетия воды залива. Спрос на подобные суда растет – для морских праздников и так далее, и наш драгоценный старый Порт-Армстронг наживается на моде с обычным алчным рвением. Отцы города так хотят заключить сделку со мной, что фактически готовы предоставить мне полную свободу.
Несмотря на откровенно выраженное пренебрежение, было ясно, что Джеймса привлекал брошенный ему вызов.
– Но это же большая честь для тебя, Джеймс! – воскликнула она в слабой надежде, что заразит его своим энтузиазмом и он пересмотрит решение.
– Очень даже. – Короткая саркастическая улыбка Джеймса не оставила камня на камне от ее надежд. – Думаю, твоя приятельница, что заговорила с нами в танцевальном зале, не возмутилась бы при виде тебя со мной, знай она, как уважает меня ваше почтенное традиционное общество.
– Мне наплевать, что думают мои друзья, – запричитала Мелоди, видя крушение всех своих надежд. – Меня волнует твоя судьба – наша с тобой судьба. Почему ты не хочешь принять это деловое предложение?
– Потому что это означало бы пустить корни, а я из другого мира. И мы не принадлежим друг другу.
– Мы могли бы, если бы ты захотел, попробовать.
– Тебе не следует пытаться, – сказал резко Джеймс. – Я видел, сколько несчастий происходит из-за того, что люди пытаются цепляться за приглянувшееся им, но с самого начала обреченное.
Мелоди взглянула на него сквозь слезы. Она молчаливо объяснилась ему в любви.
– Не надо, – остановил он ее, как если бы она произнесла свою мысль вслух. – Я этого недостоин.
– Оставь это решать мне.
– Нет. Ты должна искать кого-нибудь из твоей среды.
– Речь идет о чем-то большем, чем моя среда. А что будет с нами, Джеймс? – Мелоди сделала глубокий быстрый вдох и словно бросилась в поток. – А куда ты денешь факт, что мы занимались любовью? Это ничего не значит разве?
Итак, она сделала этот шаг, единственный шаг, который она клялась никогда не совершать: выступила в роли обиженной женщины, прибегла к шантажу. О Боже, что за этим последует?
Джеймс был невозмутим.
– Мы неделями играли с огнем, и я кляну себя за то, что случилось. Теперь в моих силах остановить, прекратить игру. Пожалуйста, не делай мою задачу еще более сложной, чем она есть.
Он поднял ее подбородок и потянулся губами к ее рту в последний раз. Никогда раньше поцелуй не приносил такой сладости и не волновал ее так глубоко. Оторвав от нее губы, он захватил и частичку ее сердца. Боль была мучительна.
Джеймс пятился назад, пока она не перестала ощущать его тепло. Такой теперь будет вся моя жизнь, подумала она, – пустой и холодной.
