– Время прощаться, миледи, – мягко сказал он. – Возвращайся в свою реальную жизнь и позволь мне вернуться в мою.
Глава 10
Во времена оные Мелоди послушалась бы, так как не привыкла просить, унижаться или устраивать сцены. Но так было до того, как Джеймс разжег в ней страсть, которая не желала уступать ни гордости, ни правилам приличия. Угроза потерять Джеймса обратила влечение в буйное помешательство, и Мелоди не имела сил его сдерживать.
– Джеймс, моя жизнь – это ты! – воскликнула она и бросилась в его настороженные объятия.
Она глубоко втягивала исходящий от него аромат. Ее рот был спрятан у основания шеи Джеймса, и она подумала, что никогда не забудет вкус его кожи, которая отдавала слегка и одеколоном, употребляемым после бритья, и горным воздухом, полным свежести весенних потоков, студеной прохлады покрытых снегом вершин. И все вместе – это он, только он.
Мелоди понятия не имела, откуда взялось в ней такое бесстыдство, откуда пришла к ней безоглядная отвага, и не знала, как осмелится завтра посмотреть на себя в зеркало. Единственное, что она ясно осознавала, – ощущение полной ненужности безумных выходок, потому что руки Джеймса сомкнулись вокруг нее в тесном объятии, и он прижал ее к себе с таким мрачным отчаянием, какое охватило Мелоди.
– О черт, – пробормотал он, дыша ей в волосы. – Это не совсем то, что делают леди, дорогая.
Джеймс прав, но ей это все равно, потому, что он может выговаривать ей сколько угодно, но никакие упреки не остановят велений его тела, уютно устроившегося рядом с ней. Пусть ее сексуальный опыт скромен, но она чувствовала, когда мужчина безуспешно борется с охватившим его вожделением.
– Сейчас я просто женщина, Джеймс, – чуть не всхлипывая, сказала она, гибко обвив его тело. – И мне нужен ты.
– Нет, – простонал Джеймс, но возбуждаемый ею, провел рукой вниз по спине до талии и теснее прижал Мелоди к себе.
В восторге от этого она запустила руки ему под пиджак и погладила его по бокам, оценив сдержанную силу его грудной клетки, сужение его тела в поясе, и, наконец, осмелилась жестом владелицы обнять его такие милые, такие мужские ягодицы.
– Перестань, – буркнул Джеймс, но без всякой убежденности; чувствовалось только, что в нем тлеет огонек, который угрожает взрывом. А в это время платье Мелоди, задралось выше бедер, и Джеймс нашел рукой прохладную полоску обнаженной кожи там, где кончался шелковый чулок.
– Джеймс, – взмолилась она, когда кончиками пальцев он провел по зубчатому краю ее трусиков. – О, прошу тебя, Джеймс…
И, отбросив всякие мысли о непристойности такого поведения на крыше респектабельного старинного отеля, Мелоди вновь прижалась к нему, завлекающе покачивая бедрами. Ее ничуть не трогало при этом, что она подвергала Джеймса мучениям выше предела человеческих сил.
Весь ее мир сузился до этих вырванных у судьбы мгновений, и она сделала бы что угодно, да, что угодно, чтобы растянуть их в вечность.
– Возьми меня, – молила она. Но на самом деле она просила, чтобы Джеймс дал ей ребенка, ибо, что бы он ни говорил там раньше, не бросит же он свое дитя, особенно после того, как сам пережил такое тяжелое детство?
Однако она совершила роковую ошибку. Джеймс вдруг почти оттолкнул ее, словно пришел в себя от ее слов, осознал, где он находится, почему и с кем.
– Нет, – сказал он как об окончательно решенном вопросе, и в его глазах Мелоди увидела, что теперь они действительно оказались у последней черты. – Боже мой, Мелоди, как, по-твоему, я смогу жить после этого?
Она всплеснула руками, и они опустились беспомощно вниз. Она испробовала все: призывала к разуму, убеждала, ссылаясь на логику. А когда ничего из этого не вышло, она прибегла к самому старому испытанному приему, чтобы поймать его.
Мелоди побуждала Джеймса насладиться ее телом, сама с непростительной разнузданностью возбуждала его, рассчитывая противопоставить уступчивость его плоти непоколебимой стойкости его разума, чтобы воспользоваться этим. Она поставила на карту все, что имела, и в конце концов проиграла, потому что, хотите верьте – хотите нет, Джеймс оказался настоящим джентльменом в глубине души. Она же – просто неудачливой соблазнительницей.
Как и следовало ожидать, весенний бал был у всех на языке, когда Мелоди приехала в Торговый ряд утром в понедельник.
– Ты выглядишь бледной, – приветствовал ее Эмиль. – Ты еще, верно, не пришла в себя, малышка, после танцев до утра?
– Бледной – это мягко сказано, – добавила Хлоя, вглядевшись в нее с близкого расстояния. – Она выглядит, как смертный грех. Что с тобой? Твой ухажер оставил тебя с носом?
Мелоди отперла замок своего магазинчика, потом сказала:
– Да.
Вопреки своему обыкновению Хлоя как будто смутилась.
– О, если так… Ну…
– Она будет держать язык за зубами, – сказал Роджер, – пока не разнюхает больше.
– Это неважно, – заявила Мелоди с безразличным видом, и она говорила правду. После субботней ночи в ее жизни начался период бедствий. Пролито море слез, но боль по-прежнему разрывает сердце. Хуже быть не может, что бы ни сказал или ни сделал кто-либо.
Скоро все станет известно каждому, и с этим будет покончено. Сейчас вы все можете выражать мне свое соболезнование, думала Мелоди, и убеждать меня, как мне повезло, что я обнаружила его коварство, пока не стало слишком поздно, – что бы ни означало сие выражение. Потом можно будет позабыть о
